— У папы сотрясение, он отделался легче всех. Хотя он в глубоком шоке от того, что вырастил, конечно, — девушка снова поджала губы, бросив взгляд на меня. Улыбнулась, — он тебя не одобрил. Большой сюрприз, да?

Улыбнулась чуть шире, но ненадолго.

— Женя потерял много крови, но уже на ногах и решает твои вопросы за тебя. У меня было сломано или треснуто ребро, не знаю, но меня неделю заставляли лежать и к тебе не пускали.

Затем её взгляд потемнел.

— Артур под следствием. Второму Джой вспорол глотку, он мёртв.

— А говоришь толковая псина, и тут промазал, — рычу.

— Прекрати оскорблять мою собаку! — моментально суровеет девушка. — Если бы не он, мы бы сейчас с тобой не разговаривали. Я бы уже вообще никогда и ни с кем не разговаривала, вне зависимости от того, выжила бы или нет.

— Аль, я же пытаюсь шутить. Или ты хочешь, чтобы я упал в ещё больший душевный дисбаланс? Сколько я уже здесь, если судить по тому, что ты неделю здесь?

— Прости, — моментально хлопает себя ладошкой и кривится, задев синяк на лице. — Я всё ещё не могу переварить тот факт, что у меня больше нет моей собаки и мне теперь не с кем бегать по утрам и вечерам. Я никогда в жизни не видела такой трепетной любви и преданности, а теперь моего друга нет…

Качает головой, прогоняя слёзы, и отвечает на мой вопрос.

— Столько же. Плюс минус пара часов. Мы доехали лишь до ближайшего переулка, я попыталась сбежать, меня догнали, появился Джой, а несколько минут спустя твои люди. Женя вызвал их сразу после того, как его ранили, перед тем, как отключился. Он невероятный.

— Он тебе нравится? — смотрю внимательно и с едва сдерживаемым раздражением.

— Дурак что ли? — возмущается девчонка. Закатывает глаза и бросает раздражённо, — если бы мне нравился он, я бы сидела у его больничной койки, а не здесь. Он спас меня. Он спас ТЕБЯ. Я ему пожизненно благодарна.

— А я только доставил неприятности, ко мне тогда почему пришла?

Черт, нам нельзя пересекаться, это сулит одни неприятности.

— Разве не очевидно? — вздергивает бровь девчонка, внимательным и раздраженным взглядом глядя мне в глаза.

— Ты просто человечная девочка, — нерадостно улыбаюсь и прикрываю глаза.

— Скорее классический пример Стокгольмского синдрома, — её улыбка не менее горькая. Она встаёт со своего места, подходит и целует меня, осторожно и деликатно. Открывается от моих губ и говорит негромко. — Не нужно отталкивать меня, ладно? Мне так же страшно, как и тебе.

— Тебе лучше уйти и позвать доктора. И позови Евгения.

Она слишком много от меня требует. Я сделал свои выводы и понял одно: у нее своя дорога, у меня своя.

Алина отстраняется, выражение лица такое, словно я дал ей пощёчину.

— Как пожелаешь, — отвечает сдержанно, поджимает губы и уходит из палаты.

Ушла. Так лучше. Так правильно. Хватит этих порочных отношений. Достаточно. Она молодая девка, умеет привлечь внимание. Да я же не слепой. Даже Женька видит в ней ангела, хотя парень адекватный.

После того, как достаточно провалялся в больнице, вернулся туда же, к родителям. Мама выхаживала, пылинки сдувала. Каждый раз порывалась прочистить мне мозги о моём развращенном поведении. По ее мнению Алина, которая годилась мне в дочери, не та девушка, которая должна задевать моё эго.

Я отмалчивался. Долго и настойчиво. Мама была права, потому что она во многом права. И я обязательно её забуду, не смотря на то, что этот образ словно татуировка отпечатался в мозги. Её невинный образ никак не вязался с тем, что я слышал об Алине. Мне сороковник, и я много в жизни видел. Все войны из-за баб, из-за того, что мужики, которые возомнили себя всесильными, рано или поздно покоряются той единственной. Я тому пример. Сонька была наваждением, безумной страстью, которая практически разрушила меня. Я долго ненавидел ее за то, что ушла. Слишком рано ушла, забрав с собой часть моей души. Пацан держал. И я смог выкарабкаться.

Сейчас, когда стал мудрее, понимал, что Аля — моя погибель. А я не хочу быть у её ног. Слишком много грязи было между нами. Я — причина её несчастий. И какой бы она не была, подобного козлиного отношения не заслуживала. Месть только истоптала мою душу, очернила, превратив в отчаянного мерзавца.

Работа в этот раз не отвлекала. Потому что было мучительно гадко на душе. Я видел Евгения каждый день и постоянно пресекал в себе желание схватить его за грудки и вытрясти из него всю правду. Они общались. Я в этом уверен безоговорочно. Она ему нравилась, он тоже относился к ней не как к работе. Его забота о ней меня выбешивала. Но я держался до тех пор, пока однажды случайно не увидел этого паршивца с Алиной. Они меня не заметили, и это не удивительно, я сидел в салоне такси. Тогда специально набрал парню. Он был выходной, поэтому делал что душе угодно. И я понял, что жрать мороженое с моей бабой ему интереснее. Да и врёт, как последняя скотина, ответив, что встречается с другом. Друг с сиськами, которому можно присунуть. Предатель. Чертовая развращенная молодежь!

В тот день я впервые свалил за город, в свою комфортную пещеру, где вновь запил. Так легче, потому что…просто легче не думать о ней.

Последние недели прошли как в аду. Благодаря успокоительным, я быстро перестала просыпаться от криков по ночам, потому что мне снился один и тот же кошмар. Кошмар, в котором Джой не прибегает на моё спасение.

Я много плакала. Я столько не плакала с тех пор, как мама умерла. Папа звонил по видео каждый день. И каждый день у него сжималось сердце, когда он видел мои красные глаза.

Мне было невыносимо одной. Я ходила по парку как привидение каждое утро и вечер, ловя на себе печальные и полные сочувствия взгляды других собачников, которые привыкли видеть меня с моим доберманом. От их сочувствия было только хуже.

В марте, когда растаял снег, я решилась и наконец отправилась туда, где папа похоронил его. Какое-то место за городом, на выезде, прилесная территория с красивым видом. Я стояла там час, молча, сжимая ошейник, и глядя сухими глазами на маленький самодельный крестик из двух палок. Присела, опуская к крестику ошейник.

— Ты даже не представляешь, как дико и невыносимо я скучаю по тебе, мой малыш, — выдавила из себя, подавляя приступ рыданий, как за спиной вдруг раздалось.

— Алина.

Я вздрогнула, запустила руку в карман, в котором всегда теперь носила перцовый баллончик, как сильные руки тут же легли на плечи и успокаивающий голос сказал:

— Тихо. Это Женя. Ты в безопасности.

Я выдохнула с облегчением, повернулась и разрыдалась у него на груди. Я не знаю, сколько рыдала, он покорно стоял рядом и меня не торопил.

— Прости, — сказала, как только удалось взять себя в руки. — Ты здесь не просто так же. Что случилось?