Никита поднял руки, шагнул к стене, стараясь не упустить ощущение пробудившейся внутренней силы.

И резко выбросил вперед сжатый кулак.

«Ботаник» восторженно охнул, глядя, как осыпается бетонное крошево из внушительной вмятины в стене.

– Как-то так, – с небрежностью, впрочем, несколько преувеличенной, проговорил Ломов.

Мир снова стал прежним. И тут же заныли виски, заворочалась в голове тяжелая и липкая, какая-то пластилиновая боль. «Сейчас должно пройти, – напомнил себе Никита, стараясь не выдать появившуюся вдруг дрожь в ногах. – Надо все же начать, наконец, тренироваться…»

– Значит, запоминай, что тебе нужно делать… – начал было Ломов объяснения, но был прерван появившимся за спиной Нуржаном:

– Никит, ну что за е-мое? Я детей ругаю, а ты… Давай весь Полигон разнесем, чего уж тут мелочиться!

– Ладно, ладно… – захмыкал Ломов, надевая пиджак. – Продемонстрировал просто, чего такого-то? Между прочим, твою работу делать помогаю…

– Да я вроде справляюсь. Слушай, я серьезно…

Алимханов явно был настроен распекать Никиту и дальше, но тут неподалеку зазвенел взволнованный мальчишеский голос:

– Эй, все сюда, быстрее! Тут такое творится!..

«Такое» творилось на длинной лоджии, соединявшей две квартиры на одной лестничной клетке. Теснимый со всех сторон любопытствующей публикой, Никита плотно увяз в проходе.

– У него получилось! – восторженно крикнул кто-то с другого прохода. – Нуржан Мухамедович, я свидетель, у него получилось!

– Не напирайте, не напирайте! – услышал Ломов позади негромкий голос Нуржана. – Все отошли назад! И не шумите!.. Виталик, ты как?

Пацаненок лет тринадцати сидел посреди лоджии на корточках, опершись одной рукой о пол. Он часто и мелко дышал. Лицо было бледно и мокро – частые капельки пота падали с волос, усеивая бетонный пол черными веснушками. Прямо перед пацаненком (Никита вспомнил его фамилию – Гашников, Виталик Гашников) возвышался, уперев руки в бока, рыжий, веснушчатый и крепкоплечий добрый молодец годков девятнадцати – двадцати от роду. Рыжий этот Ломову тоже был хорошо знаком – Серега Жмыхарев, бывший детдомовец, совсем недавно вернувшийся в родной город откуда-то с Дальнего Востока, где служил срочную службу.

Никите, как только он увидел этих двоих, тут же влетело в голову: великовозрастный здоровяк Жмыхарев решил поиздеваться над бывшим однокашником. Однако мысль эту Никита тут же отмел – как очевидно абсурдную.

– Ты как, Виталик? – озабоченно повторил вопрос Алимханов.

– Нормально, Нуржан Мухаметович… – хрипловато признался Виталик.

– Что-то не очень похоже…

– Нормально! – тверже сказал пацаненок и рывком поднялся на ноги.

Его чуть шатнуло, но он быстро поймал равновесие. И тут же объявил:

– Я сейчас еще раз покажу, Нуржан Мухаметович! Я клянусь, у меня получилось! И пацаны многие докажут, они тут были. Да хоть у Жмыхи спросите!

Публика зашумела:

– Еще раз не получится! Не потянет!..

– Жмыха придуривался, не по-настоящему было!..

– А ты видел, чтобы так говорить?..

– Не видел, потому и говорю…

– И я не видел!..

– А раз не видели, так дула залепите, умники!..

– Разговоры отставить! – подвел итог прениям Нуржан. – Что за выражения, кстати?.. Виталик! – серьезно позвал он Гашникова. – Может, отдохнешь, а потом…

– Да я в порядке! – отозвался пацаненок и в подтверждение несколько раз подпрыгнул.

Лицо его и вправду уже слабо порозовело. И дышал он заметно ровнее.

– Глядите! – провозгласил он, кивнул Жмыхареву и, отступив от него на шаг, встал прямо, опустив руки по швам.

Рыжий оглянулся на присутствующих, ухмыльнулся… И, сложив пальцы «козой», потянул эту «козу» к глазам Виталика:

– У-ти-пути, детонька…

Виталик неотрывно смотрел в глаза Жмыхареву. И рука Сереги вдруг замерла, точно ткнувшись в невидимую преграду. Здоровяк перестал улыбаться, набычился, подался вперед… Лицо его побагровело, а рука затряслась от напряжения – но не приблизилась к Виталику ни на миллиметр.

– Никак не могу… – сдавленно выговорил Серега. – Не пускает и все тут…

Гашников снова побледнел. Из-под налипших на лоб и виски прядей волос опять побежали струйки пота.

– Не могу… – прохрипел Жмыхарев.

– Достаточно! – громко скомандовал Нуржан.

Виталик дернулся, шумно выдохнул и тут же осел на пол. Серега, потеряв невидимую опору, чуть не свалился на него – вовремя ухватился за парапет лоджии.

– Ну, даете, парни! – замотал он восхищенно головой. – Полтора года дома не был, приехал, а тут – такие дела творятся…

– На вторую шагнул! – охнул кто-то из публики.

– Вторая ступень, ясен перец! – с плохо скрываемой завистью прокомментировал еще кто-то. – Раньше один Нуржан был на второй ступени, а теперь еще и Виталик-малек…

– А тебе завидно?..

– А тебе нет?..

– Я раньше, между прочим, чем он, заниматься начал, а все на первой топчусь.

– А это, знаешь, как заниматься…

– Такими темпами он скоро, как Олег, на третью ступень Столпа взойдет!..

– Разговорчики! – снова прервал расшумевшихся Нуржан. – Виталик, ты как?

– Нор… – переводя дыхание, ответил Гашников, – мально…

Никита выбрался из толпы.

«Отстаю от жизни… Непременно снова тренироваться начинать надо, – уязвленно думал он, идя по лестнице на третий этаж. – А то что же получается? Уже сейчас любой из Нуржановских подопечных на обе лопатки меня положит – и не особо напрягаясь при этом. А некоторые мальки… на вторую ступень Столпа вышедшие, смогут это сделать, даже пальцем не прикоснувшись…»

На третьем этаже было совсем тихо. Ломов заглянул в первый попавшийся дверной проем:

– Олег!

– Проходи, я здесь! – услышал он в ответ голос Трегрея.

Олег был один. Он стоял посреди пустой и гулкой комнаты, на удивление чистой, точно здесь только что закончили влажную уборку, – стоял неподвижно в какой-то неловкой позе, точно застигнутый внезапной мыслью. «Чего это он? – удивился Никита. – Сам же установил правило: на Полигоне только тренировки, никакой праздности. Закончил занятия – милости просим на выход…»

– Будь достоин! – проговорил Никита.

– Долг и Честь! – отозвался Трегрей. Голос его чуть-чуть подрагивал от какого-то непонятного напряжения.

– На берегу пустынных волн, – не удержавшись, продекламировал Ломов, – стоял он, дум великих полн. И вдаль глядел… Что-то ты какой-то… Ничего не случилось?