Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он как-то беседовал об этом с Куртом, который тоже бывал на заводах и стройках Польши и Чехословакии. Мнения их совпали. Вернувшись в тот день со стройки в гостиницу и отдыхая в своем номере, Суровцев вдруг поймал себя на мысли, что его самого почему-то не удивляют и сама тема, и характер разговора двух бригадиров, отмеченный таким размахом и емкостью международного опыта.
«Тут дело не только в наших поездках, — подумал тогда Суровцев. — И не только в этом дело, что теперь за рубеж часто ездят рабочие. Куда важнее, что дружба рабочих, дружба строителей всех столиц социалистических стран, именно теперь обрела такое конкретное содержание, вошла в обиход рабочей жизни».
Быть может, мысли Суровцева и не облекались именно в такие слова, но смысл их был именно в том, что ощущал он всем сознанием, всем сердцем. Расширились горизонты, стала несравненно духовно богаче его рабочая жизнь именно в последнее десятилетие, когда она наполнилась такой интересной работой по созданию новой Москвы — образцового коммунистического города, когда в нее вошли такие поездки, как символ и реальное выражение все более крепнущих чувств рабочей, интернациональной дружбы.
И оттого, что он, Суровцев, так высоко ценил эту дружбу и те внимание и заботы, которыми его одарили немецкие товарищи, ему захотелось сделать что-то хорошее для Курта Бромберга. Что мог он ему подарить? Самое ценное, что мог от души преподнести Суровцев Бромбергу, — это был его профессиональный опыт.
Бригада Бромберга специализировалась на типовом строительстве жилых домов. От начала работ на нулевом цикле до сдачи домов новоселам у Бромберга уходило сто сорок — сто шестьдесят дней. Лучшие бригады в первом Московском домостроительном комбинате проделывали тот же цикл за сорок пять дней. Разница в темпах выглядела весьма существенной.
Правда, тут необходимо сделать поправки на то, что Суровцев возводил девятиэтажные, а Бромберг одиннадцатиэтажные дома, на то, что более качественная отделка зданий требовала и больше времени.
Когда Суровцев заговорил о том, что он может предложить график монтажа одиннадцатиэтажных зданий, разверстанный на шестьдесят дней, Бромберг посмотрел на своего друга с недоверием и с живым интересом одновременно.
— У нас не получится! — сказал он.
— Почему?
— Очень быстро!
— Получится, заверяю, — настаивал Суровцев. — Ты, наверно, Курт, думаешь, что люди не потянут такой темп? И нам когда-то так казалось, когда мы дома строили за три-четыре месяца. И ошибались.
— Это я понимаю, но все же очень круто получается. Знаешь, Анатолий, мы, немцы, люди исполнительные, но не фантазеры. Немцы любят постепенность и размеренность. Нет, так не выйдет. — Курт Бромберг решительно отметал предложение Суровцева.
— Какие же фантазии, когда мы в бригаде уже год работаем в ритме: три дня — этаж! Сейчас привыкли к такому темпу и медленнее просто не стали бы работать. Скучно показалось бы. Есть же расчеты, немцы, я слышал, уважают расчеты, — продолжал уговаривать Суровцев.
И Бромберг взял его расчеты, график работ, начертанный Суровцевым, технологическую схему «монтажных захваток», схему комплектации материалами и изделиями, несколько юбилейных брошюр с изложением десятилетнего опыта работы Московского домостроительного комбината.
Суровцев вскоре уехал домой и перед отъездом договорился с Бромбергом о соревновании бригад. Георг Кульман заключил такой же договор с ленинградским бригадиром строителей Героем Социалистического Труда Семеном Ивановичем Ткачевым, который в то же время побывал в Берлине.
Признаться, Суровцев вначале не придавал большого значения своему договору с Бромбергом. Одно дело, когда соперник, как, скажем, Володя Копелев, работает с тобой рядом, всем наглядно видны результаты соревнования. А другое — соревнование через две границы, когда и типы домов разные, и расценки, и технологические схемы.
Но сомнения Суровцева неожиданно и впечатляюще рассеяло... телевидение. Анатолию Михеевичу позвонили из Останкина и сообщили, что состоится прямая передача по системе интервидения, Курт Бромберг будет выступать перед телевизионной камерой в Берлине, а Суровцев — в Москве, и они смогут не только видеть друг друга, но и вести диалог, такой, какой захотят.
Соревнование — великая сила! Оно заставляет человека работать с максимальной выкладкой сил, открывая такие мощные резервы мастерства и энергии, о которых ни сам рабочий человек, ни его товарищ по бригаде часто и не подозревают.
Но будь соревнование только возможностью для предельной активизации усилия, оно бы не имело колоссальной притягательной силы для миллионов людей. Ведь соревнование еще и источник огромного нравственного удовлетворения, источник дружбы и взаимного обогащения опытом, знаниями, маленькими профессиональными открытиями. И щедрость этого взаимного дара, его бескорыстие и искренность составляют одну из самых замечательных традиций в повседневной жизни современного рабочего класса.
Суровцев не раз думал об этом, когда у них в управлении в конце месяца или квартала подбивались итоги соревнования. И вновь та же мысль пришла ему в голову, когда на голубом экране появилось лицо Курта Бромберга, а за его спиной встала ярко и впечатляюще панорама нового жилого района в Берлине.
К Суровцеву в Вешняки-Владычино тоже приезжали из телестудии для съемки возведенных бригадой домов. Что может быть убедительнее и нагляднее, чем вот такие шеренги зданий в двух столицах — овеществленный труд и энергия строителей!
Увидев Бромберга на экране, Суровцев осведомился о здоровье Кристины и Сюзанны, а Бромберг в свою очередь спросил о том, как живут Валентина Петровна, жена Суровцева, и его дочь-школьница Ирина. Затем Курт, явно спеша обрадовать товарища, сообщил о том, что бригада работает по новому, ускоренному графику.
— Взялись все-таки, молодцы! — воскликнул Суровцев.
— Взялись, взялись. Как ты говорил, человек может свернуть гору, если только поверит в себя.
— Точно! — подтвердил Суровцев, хотя, по правде сказать, он не помнил, когда