Саша опять хихикнула.

– Но это еще не самое трагичное, – сказала я. – Этот дядька сам оказался оперным певцом, а язык у него сильно загноился, так что при пении он стал картавить немного. Вот он выходит на сцену, начинает петь; «Приди-приди, любезный друг, приди-приди, я твой супруг». А зал вповалку просто. Сначала он, конечно, нервничал, а потом зрители как повалили – прикольно ведь! Стал знаменитостью, делал сборы.

Саша опять вытерла слезы.

– Ты это придумываешь? – спросила она.

– Нет, – ответила я.

– Придумываешь ведь.

– Да нет, это все правда, – заверила я. – В театрах таких историй каждый день по десять штук. Да я могу про театральную студию книгу написать, у нас Петр Гедеонович на подводной лодке служил, так он говорит, что по сравнению с театром подводная лодка просто ясельки. Петр Гедеонович это наш руководитель, у него талант и вставная челюсть.

Герда издала звук, похожий на «ага». После этого звука появился Гоша с микроскопом. С микроскопом он смотрелся странно, микроскоп ему не шел. Зачем ему микроскоп? Почему он здесь уже, они же недавно вроде уехали…

– Алька, ты тоже здесь? – удивился он.

– Здесь, а чего?

– Да нет, ничего. Орехи, смотрю, грызете.

– Саша мне сибирскую технику показывала. Скоростной грызьбы. Смотри.

Я быстро разгрызла несколько орехов.

– Впечатляет, – кивнул Гоша. – Спичками чего-то воняет… А ты что делаешь? – Он с прищуром посмотрел на Герду. – Много мороженого есть нельзя, – сказал Гоша.

Герда всхлипнула и отступила от ведерка. Она обошла вокруг столовой, остановилась у дверей. И вдруг как-то развалилась, точно игрушка на пружинке, бух – и на бок, и по пути еще в шкафчик врезалась и костями грохнула.

Бум. И словно мертвая. Даже конвульсия по задней лапе пробежала.

– Что это с ней? – спросила Саша. – Ей плохо?

– Придуривается, – сказал Гоша. – Она любит такие штуки откалывать.

Саша расхохоталась снова, это было очень смешно на самом деле.

– Зачем тебе микроскоп? – поинтересовалась я.

– Да это Саше.

Саша еще и микробиолог. Тоже неплохо.

– Привет, – сказал я. – Да, это я. Игорь.

– Игорь? Слушай, Игорь, у меня к тебе дело.

– Ага…

– Тут у нас такая засада, Игорь. Юльке… Ты помнишь Юльку?

– Да, конечно.

– Ну, такая, высокая?

– Помню-помню, – нетерпеливо сказал я. – Что с ней?

– Крышу ей снесло, – сообщила Сашка.

Я представил, как Юльке снесло крышу. Наверное, это выглядело страшно.

– Это ужасно, – сказал я. – Может, ей как-то можно помочь… Лекарства…

Сашка рассмеялась.

– Да нет, – сказала она. – Не в том смысле крышу снесло, в хорошем. То есть у нее на даче ветром оторвало шиферину. Если пойдет дождь, все зальет. Ты бы мог помочь?

– Крышу починить? Не знаю…

– Да там пару гвоздей забить всего. Мы лестницу подержим, а ты слазишь? Как?

Честно говоря, дачных приключений мне в этом году больше не хотелось. Но и отказываться тоже как-то не так… У Юли снесло крышу, и теперь ее затопит, и нужна мужская рука.

– Хорошо. Только я собаку возьму, ей погулять нужно. Вы с Юлей не против?

– Да хоть пять собак. Давай через час у пристани, там, где трамвайчик? Знаешь?

– Знаю.

– Ну, давай. В Мамонтовку поплывем.

Сашка отключилась, а я стал собираться. Сходил в гараж. Там у нас все есть. Отец любит инструменты. И хотя он даже лампы в фарах меняет в автосервисе, но все инструменты предпочитает иметь в гараже. Красивенькие такие, в футлярах. Я нашел гвоздодер, нашел молоток, нашел шуруповерт и саморезы, и ножовку, и думал, не взять ли болгарку? Но потом решил, что все-таки перебор, и так полный сундучок получился.

Потом подумал, как следует одеться. Наверное, в комбинезон. Взять на всякий случай каску и перчатки…

– Ты куда? – В гараж заглянула Алька. – Собираешься куда-то?

– Да надо сходить тут… У пацана одного гараж нужно помочь покрасить…

– Да ладно врать, – перебила Алька. – Ты к Сашке на дачу едешь, я подслушивала. Возьми меня? А то мне совсем тут сидеть не хочется.

– Да я не на дачу… – пытался отбрехаться я.

– На дачу. Можешь мне не врать, нас в кружке учат вранье отличать. В Мамонтовку. На трамвае. Гош, ну возьми, а? Ты же Герду хочешь взять, да? А с Гердой нам ведь ничего не страшно. Ну, и молоток на всякий случай прихватим.

Я вспомнил, что мне сказала мать.

Вспомнил, что мне сказал отец.

Ну, и вообще все вспомнил.

– Ну что мы, теперь будем всю жизнь шарахаться? – спросила Алька. – Если так, то лучше вообще из дома не выходить. Доктор, между прочим, рекомендует не бегать от страхов.

– Отец мне голову свернет, – сказал я.

– А мы никому не скажем, – успокоила Алька. – Скажем, что в кино ходили. Сейчас, кстати, мульт отличный идет.

Я молчал.

Алька задумалась, а потом сказала:

– Ладно. Скажем так. Ты куда-то там пошел по своим делам, а я за тобой увязалась. Так что если что влетит, то мне. Ты, как всегда, невиноватый. А вообще сегодня какой день?

– Вторник вроде.

– Сегодня родители поздно будут, – сказала Алька. – Часов в восемь, не раньше. Если вторник, то мама с утра отправилась с Мелким в реабилитационный центр. Пробудут там часов до шести, потом их заберет папка, потом они поедут в кафе… Короче, они раньше девяти не вернутся, а последний рейс со стороны Мамонтовки в восемь пятьдесят. Успеем.

– Откуда ты знаешь про рейс?

– Посмотрела расписание. Гоша, пойдем, а? Не хочу сидеть тут до вечера. Мне страшно…

И Алька сделала испуганное лицо. Врет. А может, и не врет…

– Давай, Гош, что мы все дома-то сидим, поедем?

Одним словом, я согласился, и через час мы уже были у реки, на пристани.

Саша подошла через минуту. С целым ворохом пустых пластиковых бутылок коричневого цвета, уложенных в объемную авоську.

– Привет, Саш.

Алька кинулась ей на шею, повисла, лошадь. На самом деле лошадь, ростом почти с Сашу, длинная у нас Аглая, чуть не уронила.

– Я тоже рада вас видеть, – сказала Саша.

Алька опустилась на землю.

Саша была наряжена в камуфляжный костюм. И в сапоги. В платке. За грибами вроде как собралась. Все велико на три размера, выглядит смешно.