Большие, удлиненного разреза глаза, окаймленные густыми ресницами, смотрели на женщину с нескрываемой любовью. Такая же ответная любовь светилась во взгляде Анастасии.

Всеволод не верил увиденному. Он вглядывался в любимый образ жены, тщетно стараясь обнаружить в её улыбке нарочитость, а во взгляде принужденность. Ничуть не бывало! Смотрела она на мужчину именно с любовью!

Князь глухо застонал. И с силой оттолкнул от себя ни в чем не повинный кувшин. Тот покатился по столу и со звоном упал на пол. Зеркало упало тут же, на столе, но, к счастью, не разбилось. Опрокинутые свечи погасли.

– Прости! – коротко бросил знахарке Всеволод, швырнул на стол кошель с деньгами и вышел, не сказав ни слова.

– Не напасешься кувшинов на этих влюбленных! – вздохнула Прозора и стала собирать осколки.

Опять стукнула дверь, и вошедший знакомым голосом произнес:

– Собирайся, Софья, пора ехать!

– Зачем? – спросила она, не поднимая на него глаз.

– Затем, что ты – моя жена. И я слишком долго ждал, когда ты надумаешь вернуться.

– Лучше бы ты, Даниил, оставил все как есть, – просительно сказала она. – Прошлого не вернешь!

– Я хочу получить то, что принадлежит мне по христианскому закону, твердо сказал он. – Или ты не знаешь, что делают со строптивыми женами? Может, предлагаешь мне жить невенчаным с другой женщиной или пойти с нею в церковь, объявив живую мёртвой? Хватит, пожили по-твоему, теперь – мой черёд.

Прозора посмотрела в глаза мужу.

– Ты ведь не меня любишь, а ту, которая умерла много лет назад. Поверь, она сгорела в избе со своими детьми!

В голосе её послышался крик.

– Ничего, – Лоза погладил её по плечу, и Прозора, которая много лет утешала других людей, лечила, как могла, их души, вдруг почувствовала, что и сама жаждет утешения.

Кто знает, может, в её жизни всё ещё образуется?

Кипчаки налетели на оставшийся почти без охраны курень как смерч. Только что степной город жил размеренной, ленивой жизнью, как в момент все изменилось.

Анастасия с Заирой услышали крики женщин, а затем звуки короткой схватки. Два десятка нукеров, которых Тури-хан оставил для охраны куреня, оказались захвачены врасплох и изрублены нападавшими.

Похоже, кипчаки знали расположение куреня во всех подробностях. Или кто-то вел их по степному городу?

Заира пришла в себя быстрее, чем подруга. Она схватила за руку Анастасию и потащила прочь из юрты.

– Куда мы сможем скрыться? – попробовала сопротивляться Анастасия.

– Я знаю одно место, где вполне можно отсидеться, – шепнула Заира.

И привела её к двум огромным кучам хвороста и сухой травы, сложенным неподалеку от стоявших одна за другой юрт, в которых жили жены Тури-хана.

Заира нырнула в самую середину кучи сухой травы и потянула за собой Анастасию.

– Лучше быть грязной, чем мёртвой.

Кипчаки устроили в кочевом городе настоящий погром. Они вытаскивали из юрт прячущихся женщин, сгоняли в толпу рабов-ремесленников.

Сопротивляться нападавшим было некому, ибо большинство оставшихся в курене людей были рабами.

По воле случая Анастасия и Заира оказались ближе всего к юрте Эталмас, старшей жены Тури-хана, и то, что довелось им услышать, послужило разгадкой происходящих событий.

– А ну-ка придави её сильнее, Мюрид! – советовал кому-то звонкий девичий голос. – Смотри, какой перстень подарила мне она, чтобы провести ночь со старым шакалом Тури. Мало того, что у меня появилась возможность увидеться с тобой, Эталмас ещё и на перстень расщедрилась! Затяни ремешок потуже!

Раздался женский вскрик, затем хрип.

– Это же Айсылу! – удивленно шепнула Заира. – Вот тебе и робкая птичка.

– Открой тайну, Эталмас! – говорила между тем Айсылу. – Где ты прячешь свои сокровища? А деньги? Судя по всему, у тебя их немало. Ты, Мюрид, в жизни своей столько не видел. У неё к этому перстню есть ещё серьги и ожерелье. Подумай, Эталмас, неужели твоя драгоценная жизнь не стоит каких-то побрякушек?.. Что ты бормочешь? Мюрид, она мне угрожает. Тури-хан вернется, не спорю, только ты его возвращения не увидишь…

Опять послышался хрип.

– Молчит, – виновато сказал мужской голос.

– Ещё бы, всю жизнь собирала, жалко! – презрительно хмыкнула Айсылу. – Как жаба! Глаза выпучила, только рот открывает… У неё где-то пояс был тяжелый, мне ясырка Гюльджи рассказывала. Мол, старшая жена хана никогда с ним не расстается.

– Я-то думал, чего она ворочается? – повеселел мужской голос. – А ей, видишь ли, неудобно на нём лежать. На голое тело надела, вот монеты в кожу и впиваются.

Эталмас успела-таки крикнуть, но ей зажали рот.

– Вот это да! – раздался торжествующий голос Айсылу. – Тут и нам хватит, и нашим детям. А теперь убей её!

– Птичка моя, – нерешительно проговорил мужчина, – может, просто с собой возьмём? Будет тебе прислуживать.

– Ещё чего! – возразила женщина. – Изо дня в день видеть её мерзкую рожу!

– Тогда продадим на базаре вместе с остальными.

– Ты не знаешь эту хитрую тварь! Она сбежит, а потом Тури всё расскажет. Уж он-то найдёт, как нас с тобой достать. Я сказала: убей!

Опять раздался резко оборвавшийся крик.

– Вот теперь я могу быть спокойна, – сказала Айсылу. – Как ты думаешь, меня в этом наряде узнают?

– Думаю, такого красивого юношу – поискать! Надвинь для верности шапку на глаза.

Хлопнул полог юрты, прошелестели шаги двух человек, и всё смолкло.

– Мне жалко Эталмас, – тихо сказала Анастасия. – Ведь её здесь никто не любил, даже собственный муж.

– А мне – нет! – отрезала Заира. – Если бы ты знала… Хорошо, расскажу тебе. Думала промолчать, чтобы ты не переволновалась и раньше времени не родила… Она ведь что удумала? Я две ночи в юрте рабынь ночевала. Не спалось, вот я по лагерю и гуляла…

– Подслушивала? – уточнила Анастасия.

– Подслушивала, – согласилась Заира. – А как ещё можно узнать чужую тайну? В общем, она уговаривала Тури-хана забрать тебя у Аваджи. Мол, пусть он Аваджи куда-нибудь ушлёт, так, чтобы тот не вернулся. А затеяла она это, чтобы Тури от пятой жены отвратить. Не нравилось ей, что старикан теперь её во всем слушает. Тебе Эталмас всё ещё жалко?

Анастасия потрясенно молчала.

– Какие жестокие у них женщины, – наконец вымолвила она.

– Под стать своим мужьям! – сказала Заира.

Теперь они почти ничего не видели и не слышали, но выходить боялись и лишь по некоторым, доносящимся с другой стороны куреня звукам могли догадаться: кипчаки продолжают выгонять обитателей из их юрт. Некоторое время спустя в этих звуках им послышалась обеспокоенность.