Однако худшее было впереди. Между Завесой и стеной он увидел огромное существо в трепещущих, словно лунный свет на неспокойной воде, одеяниях и — о ужас! — с головой, как у дикого осла, с горящими красными глазами и белыми зубами. Золотыми копытами оно прижимало к груди скипетр и пса царской власти.

Ото рта зверя донеслись до него тихие слова:

— Не бойся, Захария! Иди и скажи моему народу, что ты видел и слышал!

Оглушенный страхом, Захария закрыл лицо рукавом. Еще семь раз он стукнулся лбом об пол, а потом, шатаясь, вышел во двор, где уже начали волноваться из-за его отсутствия.

Он притворил дверь и, тяжело дыша, долго стоял, не в силах сдвинуться с места, однако холодный воздух понемногу вернул его к жизни, и, дикими глазами оглядев безмятежные лица своих сограждан и музыкантов Асафа, он громко вздохнул и произнес ужасные слова, поднимавшиеся из его сердца:

— О, народ Израиля, слушай меня! Много веков мы молились не нашему Господу, а золотому ослу!

Губы у него шевелились, но изо рта не вылетел ни один звук. Захарию поразило немотой.

Родственники позаботились отвести его домой, только Рувим, сын Авдиила, чьей обязанностью было наменять Захарию в случае болезни или непредвиденных обстоятельств, остался благословить пришедших и принять принесенное мясо и вино, а также подать: шак сынам Асафа для вечернего псалмопения.

Потом, когда все разошлись, Рувим открыл дверь в Святилище посмотреть, все ли там в порядке, и, увидав погашенный огонь и грязную воду вокруг алтаря, совсем растерялся. Неужели Захария сошел с ума? Сначала он решил сохранить все в тайне, чтобы ни малейшее пятнышко не пало на его родственников-священнослужителей. Никто не должен знать о потухшем алтарном огне. Рувим, молча моля Бога помочь ему, поскорее вытащил мокрые поленья, завернул их в свой плащ, вновь разжег огонь и положил обычные благовония.

Он принялся вытирать пол в Святилище, но тут на него напал такой же страх, какой незадолго до этого напал на Захарию, и даже волосы зашевелились у него на голове. Он глядел на следы копыт, ведущие в Святая Святых, и не мог отвести от них глаз. Ошибки нет. Только копыта мула или осла оставляют такие следы. В голове у Рувима помутилось. Как он ни напрягал свою фантазию, не смог пойти дальше того, что Захария занимался в Святилище черной магией и ему удалось вызвать одного из детей Лилит, демона в обличье осла, который погасил огонь в алтаре. Он не сомневался, что без демона не обошлось, иначе куда подевался кувшин с водой, предназначенной для тушения огня? У Захарии его не было, когда он вышел из Святилища.

— Горе нам! Горе нам! — воскликнул Рувим и простерся на полу. — Господь Вседержитель, защити раба Своего! Запечатай уста тех, кто будет спрашивать его, а он никогда не разгласит тайну своего дома, если только этого не потребует от него Высший суд.

Утром Захарию участливо допросил первосвященник при полном собрании Высшего суда. Перед ним разложили таблички для письма, но Захария, покачав головой, отодвинул их в сторону. Первосвященник спросил, было ли ему видение, и Захария кивнул, но при этом такой ужас отразился на его лице, что перво-пшщенник сжалился над ним. Суд вынес решение отпустить его в родные места, то есть в богатую деревню Аин-Риммон, что в девяти милях к северу от Беер-Шевы. К великому облегчению Рувима, разбирательство было отложено sine die{4}.

По всей стране с невероятной быстротой распространились самые фантастические слухи о том, что случилось с Захарией, и священнослужителям дома Авии пришлось хорошенько подумать, как отвечать на бесчисленные вопросы. Рувим не присутствовал на совещании родственников, и это без него сыны Авии постановили, будто Захария видел ангела, сообщившего ему нечто невероятное о его доме, так как, когда Захария вернулся в Аин-Риммон, его жена Елисавета, более двадцати лет остававшаяся бездетной, оказалась в тягости. Это было тем более удивительно, что Захария покинул Аин-Риммон шесть недель назад, а до этого в течение тридцати дней они с Елисаветой были связаны запретом и обменивались лишь случайными поцелуями. Однако верность Елисаветы ни у кого не вызывала сомнений, и Захария, только воспользовавшись своей немотой, смог скрыть изумление. Вот так родственники решили, что ангел, которого Захария будто бы видел в Храме, сообщил ему о понесенном Елисаветой в старости ребенке и о том, что он будет святым. В Иерусалиме ни о чем другом не говорили.

Елисавету смутил интерес, проявленный всеми к ее положению, и она удалялась в дальнюю комнату, когда в доме бывали гости. Семейное гнездо в Аин-Риммоне было большим и богатым, окруженным садами и виноградниками, которые орошала река Риммон, когда-то названная в честь Риммона, Бога Гранатового Дерева. Риммону перестали поклоняться после того, как появился Иегова и вознесся надо всеми остальными богами. В подтверждение этого, вероятно, маленькие колокольчики, похожие на раскрытые цветки граната, украшают одеяние первосвященника, а большие, изваянные из мрамора, водружены на колонны храма. Однако сельские жители не забыли бога Риммона и весной, когда распускаются прелестные алые цветы, устраивают праздники любви в его честь. В это время Гранатовый царь, умыв лицо алым соком, и Цветочная царица веселятся вместе со своими подданными. В дальних уголках Галилеи до сих пор можно побывать на точно таком же празднике, когда все надевают маски и разыгрывают друг друга. Праздничные же песни были собраны в Песни песней, приписываемой Соломону. Вот одна из них:

Поутру пойдем в виноградники, посмотрим, распустилась ли виноградная лоза, раскрылись ли почки, расцвели ли гранатовые яблоки; там я окажу ласки мои тебе.

Греческие мифографы считают, что первое гранатовое дерево выросло из крови Диониса и по этой причине женщины Афин не едят гранаты во время праздника Фесмосфоры{5}. Дионис — это кипрский Адонис и сирийский Таммуз. Каким образом царь Саул обращался к Богу Гранатового Дерева в Вениаминовой Гиве, неизвестно, но, скорее всего, звал его Риммоном, ибо Риммон, по сути, ханаанейский бог здоровья и вожделения Дионис, каждый год находивший свое воплощение в избранном царе праздника.

Он восстает вславе, когда расцветают алые цветы, и погибает, когда наливаются темно-красным соком плоды граната. Потом его имя было намеренно подменено священнослужителями Иерусалима именем Рамман, то есть именем Бога Грома, принадлежавшим Иегове, не очёнь-то ловко объясняя это тем, что гранаты, вышитые на кайме одеяния первосвященника, символизируют молнию, а колокольчики — гром, хотя и те, и другие — символы бога Риммона, охранявшие от злых духов.

Служанки Елисаветы шептались о том, что тайна хозяйкиной беременности прячется в празднике Риммона, и ожидали многих чудес от будущего ребенка.

Как-то вечером в комнату Елисаветы, где она сидела за вышиванием, тихо постучавшись, вошла служанка:

— Молодая женщина не из наших мест просит впустить ее.