если не с легкостью, то достаточно спокойно, и, главное, быстро. И почти без риска: если знаешь маршрут, риск действительно сводится к минимуму.

Первым лез Пол, а Ян, по обыкновению, страховал – как-то так повелось, что старший брат всегда страховал младшего. Боялся ли он в такие моменты за Пола? Конечно. И боялся, и отдавал себе отчет в том, что это риск, и в том, что они делают сейчас не совсем правильную вещь. Но – вышка была для них двоих чем-то большим, не просто убежищем, и не просто местом, где можно было пересидеть неприятности. Чем-то ещё. Чем-то, для чего ни Пол, ни Ян пока что не придумали названия.

И, да, сейчас, летом, лезть было гораздо легче, чем зимой или весной. Лето и осень были для вышки в самый раз.

– Так, и куда его? – спросил Пол, когда они очутились на полу бывшего наблюдательного зала. Зал когда-то был поделен на отсеки, и видно из него было всё поле, но от отсеков давно уже ничего не осталось, а поле, постепенно зарастающее травой, пусть и хорошо видимое, большого интереса не вызывало. – Повыше?

– Дай подумаю, – Ян отобрал у брата украденную у доктора чашечку, и принялся вертеть в руках. – Да, повыше. Желтый же.

– А, ну точно, – кивнул Пол. – Повыше тогда, и…

– И справа, – как нечто само собой разумеющееся закончил Ян. – Отойди влево, сейчас я им там звякну.

Он забрался на обломок какого-то то ли прибора, то ли большого шкафа, встал на цыпочки, и пристроил чашечку на раму одного из уцелевших панорамных окон. А потом щелкнул по ней ногтем, и повернулся к брату.

– Слабо совсем, – покачал головой Пол. – Чуть-чуть ветер был, и всё. Но работает.

– Значит, мало, – Ян спрыгнул вниз. – Что бы ещё придумать?

– Знать бы ещё, что мы придумываем, – вздохнул Пол. – Вот ты это знаешь?

– Нет, – покачал головой Ян. – А ты?

– И я нет, – признал очевидное Пол. – Давай читать?

– Давай, только вслух, – попросил Ян.

Уже почти стемнело, но для братьев темнота была скорее похожа на вечерний сумрак – в темноте они видели почему-то хорошо, лучше остальных. Один из воспитателей, еще когда братья были совсем мальками, водил их к тогдашней докторице (дока еще было, в детдоме работала в тот период докторица, мерзкая, надо сказать, баба), и докторица, осмотрев мальчишек, заявила, что это у них, видимо, такая особенность развития, и не более того. Ну особенность и особенность – братья быстро сообразили, что эта самая особенность дает им в некоторых случаях исключительно преимущества, и порой ею пользовались, но чтобы хвастаться кому-то – ни за что. Ни Пол, ни, тем более, Ян такие вещи давно не афишировали. «Будь как все, не выделяйся» – вот что они четко осознавали, и какому правилу следовали. Выделишься – непременно огребешь. Не высовывайся. Не выдавай себя.

А особенности были, ох и были. Оба брата, например, оказались гораздо более гибкими, чем остальные мальчишки в их группе, отлично бегали, и великолепно видели вдаль. Например, вторую звезду в левом отрезке созвездия Пентакль оба различали без проблем, а, по слухам, в стародавние времена лучников в отряды именно так и набирали: видишь, что одна из звезд Пентакля двойная, значит, зрение хорошее, сможешь стрелять из лука. Но чтобы говорить? Нет. Нет и нет. Конечно, способность Пола к рисованию утаить не удалось, но эта способность братьям мало мешала, скорее, наоборот, помогала порой. Гораздо приятнее рисовать стенгазету, чем тухнуть на уроке труда или географии. Братья обычно делили обязанности: Пол рисовал, Ян раскрашивал…

– Чего он там пишет? – с интересом спросил Ян.

– Сейчас, – Пол примостился на каком обломке, и бережно развернул самолетик. – Ага… Угу… Так…

– Долго ты будешь агакать? – сердито спросил Ян. Нарочито сердито – потому что сейчас он стоял поодаль, и смотрел на брата. И чувствовал… не передать, что он чувствовал. Пол, внимательно всматривающийся в строчки, выглядел моложе своих лет, в эти мгновения он стал трогательным и беззащитным, он хмурился, шевелил губами, и, наконец, подняв голову, произнес:

– Знаешь, он пишет о свободе. Странно. И… тут много непонятно, Ян. Например, он пишет, что мы с тобой свободнее, чем он. Слушай. «Наверное, это выглядит дико, но я, думая о вас, ощущаю себя узником, который о том, что для вас – обыденность, даже никогда и не мечтал. Хотя нет, вру, мечтал. Например, я мечтал и мечтаю увидеть реку. Вы писали про реку, я после этого смотрел много визио, но это всё, конечно, не то. Получив ваше письмо, я полночи думал, чем пахнет река…» Ох, Амрит, лучше тебе не знать, чем она пахнет, – усмехнулся Пол. – Хотя, если выше по течению пройти, то вполне приятный запах, – тут же поправил он сам себя. – Водой, тиной, водорослями. Нормально.

– Что там ещё? – спросил Ян, которому рассуждения Пола о том, чем пахнет река, уже надоели.

– Про свободу, говорю же. «Вы гораздо свободнее, чем я, это я точно понял. Чем старше я становлюсь, тем сильнее ощущаю со всех сторон давление, которое, кажется, вызывает неприязнь исключительно у меня, ни у кого больше. У нас ведь техника даже выражение лиц распознает, если огорчишься, тут же пойдет сообщение опекунше, что, мол, воспитанник в печали. Представляете? То-то и оно. И приходится ходить всё время с тупой улыбкой, чтобы не попасть под мониторинг, а ведь он почти везде. Хорошо, что я научился немножко снимать лица, можно снять с себя же, и ходить потом, как хочется, а обманка будет улыбаться за тебя». Ничего не понял, – признался Пол. – Какая обманка, и чего такое мониторинг?

– Кажется, за ним следят. То есть за ними следят, – Ян задумался. – Или там вообще за всеми следят. Видимо, так.

– Ну и что, тут будто не следят, – хмыкнул Пол, впрочем, не очень весело. – Тоже следят. И ещё как.

– Там, видимо, сильнее, чем у нас, – покачал головой Ян. – Дальше.

– Сейчас. Так… А, вот. «Это очень гнусная жизнь. Я недавно читал Джека Лондона, и меня поразила одна его мысль, на первый взгляд, очень простая. Вот эта цитата.„Пусть лучше я буду ярчайшим метеором, чем вечной, но сонной планетой…“ Та жизнь, которую предлагают мне сейчас,