— Не врешь, — успокоилась Маша, когда увидела его серьезное лицо. Еще одной прелестью их отношений была сквозящая во всем честность. Она могла распознать ложь у всех, кроме Андрея — он просто умел врать, да и не пытался.

— Да. — радостно кивнул Андрей, глазами лаская лицо Маши. — В общем, он посочувствовал, тому, что ты в больнице и признался, что изначально появился в вузе посмотреть на известную в московском балете птичку. Детка, ты уже прославилась, — в конце подмигнул Андрей и сжал ладони Маши в своих руках.

Она не обратила внимания на этот собственнический жест, будучи во власти всколыхнувшегося восторга, который куполом накрыл ее существо, отрезая от внешнего мира.

Маша закусила губу от удовольствия и прикрыла глаза, выдыхая часто и громко. Слова Андрея, перекрыли все недавно испытанное отчаянье и боль. В этот миг она была готова парить над бренным миром, чтобы громко разнести весть, о до краев наполненной чаше счастья.

Она восторженно улыбнулась и распахнула глаза. На секунду ей показалось, что лицо Андрея превратилось в хищную маску, а улыбка в оскал. Маша почувствовала мучительный холод и страх, пронзившие её, словно рядом с ней сидел не лучший друг, а оборотень из страшной сказки. Она перестала улыбаться, чувствуя себя не в своих пуантах и мягко, но настойчиво отняла руки.

— Все нормально? — в полном недоумении спросил Андрей. Маша кивнула и натянуто, словно марионетка, улыбнулась.

— Я без тебя скучаю, — неожиданно придвинулся он ближе и она рассмеялась, чтобы свести в шутку очередной намёк на отношения.

— Вот сейчас точно врёшь! Когда тебе было скучать?

— Время на мысли о тебе, я всегда найду, — облизнул он губы, и потянулся к её запястью.

-- А как же Танька, — охладила она его пыл, скрестив руки на груди и взглянув высокомерно и пронзительно. — И её деми-плие?

Андрей только фыркнул на эту показательную неправдоподобную ревность.

— Кстати о Губановой, — он почмокал губами, и Маша снова заулыбалась над этой своеобразною пародией его нынешней девушки. Это сняло часть напряжения, и она с интересом наблюдала, как друг роется в своей белой найковской сумке. Спустя полминуты он достал помятый сложенный в двое картонный лист с большим бантом из лент на лицевой стороне.

— Открытка, — торжественно, словно на вручении аттестатов изрёк Андрей.

— Мне? — подозрительно покосилась Маша на предмет в его руках, как на резиновую гремучую змею. Умом то вроде понимаешь, что игрушка, но от этого не становится менее мерзко. — От кого?

— От девчонок само собой. Они горячо желают тебе выздоровления, — с легкой усмешкой на губах и совершенно нечитаемым взглядом проговорил Андрей, протягивая открытку.

Маша скептически выгнула брови и фыркнула, хотя желание рассмеяться в голос было огромным. Её, единственную бюджетницу априори недолюбливали, а уж после распределения ролей для первого студенческого мероприятия и вовсе стали выказывать недовольство. Но если в балетной школе девочки старались побольнее задеть Машу, а порой и напакостить, спрятав пуанты и облив её платье для выступления, то здесь все просто объявили бойкот. Ни то, чтобы её это задевало или беспокоило. Она привыкла к одиночеству. Но при поступлении она очень надеялась обнаружить хоть одну подругу или друга, с которым можно попросту поговорить или сходить на прогулку. Хоть кого-то.

Ошиблась.

Когда Маша бегло проглядела открытку с самыми шаблонными словами о выздоровлении и счастье, то отметила, как часто употребляется слово глубокоуважаемая.

Это могло означать только одно.

— Могу поспорить, что вместо пожеланий, они бы с удовольствием настрочили глубочайшие соболезнования о моей внезапной кончине.

Андрей заливисто расхохотался, отчего пару человек, сидящих рядом дёрнулись, а Маша нахмурилась сильнее. Порой он в силу своей излишней откровенности, забывал об элементарном такте.

— Ни без этого Синицына, врать не буду.

— Ты бы и не смог, — закрыла Маша открытку и резко всучила ее Андрею в руки, словно избавилась от грязной тряпки. — Ты слишком безыскусен, чтобы врать.

— Считаешь? — вдруг, как-то нагло осклабился он и Машу передернуло. — То есть, вместо того чтобы прямо говорить тебе, что я хочу быть с тобою, трахать тебя во всех позах, мне нужно читать тебе сонеты Шекспира? Соблазнять, вешать лапшу на уши?

— Я поняла. Деликатность не твой метод, — отвернулась она, не в силах смотреть на это красивое лицо. Кажется, их дружественная встреча затянулась, и уже не доставляла былого удовольствия.

Слова Андрея сильно напомнили другой, очень похожий разговор. Но если в тот момент Маша трепетала и готова была отдаться на милость взрослому мужчине. То сейчас испытывала лишь усталость и тошноту.

— Не всем приятно слышать слова, «трахаться и позы». Ты поэтому и спишь только с давалками, а нормальные девушки тебя избегают.

Она вскользь на него взглянула и не без опаски подметила, что он сел так же ровно, как и она. Даже сложил руки на груди, но чуть надвинулся, окутывая мускусным облаком.

Давно же просила сменить одеколон.

— А кто сказал, что мне нужна нормальная? — вдруг произнёс он вполголоса, словно они были не в переполненном холле, где со всех сторон раздались голоса пациентов и посетителей, а в ее комнате, где он впервые признался ей в любви.

О, как она тогда хотела откликнуться на его чувства взаимностью. Даже поцеловала. Но это его настырные ласки не вызвали ничего кроме щекотки и она рассмеялась, тем самым, смертельно его обидев.

Отношения с ним сделали бы ее жизнь еще на пару пунктов проще, но она не зря выбрала столько сложную профессию: до стертых в кровь пальцев, до адской боли в мышцах. Андрей был слишком прост и последующий его страстный шёпот вызвал лишь острый дискомфорт и неприятие.

— Мне нужна только одна девушка, самая чувственная, самая желанная, фантастически изящная.

— Ты кое-что забыл, — улыбнулась Маша и невольно прикрыла глаза, прекрасно зная, что он скажет дальше.

— Самая талантливая балерина, которая не просто уповает на судьбу, а ногами выколачивает себе место в бескрайнем ряду невзрачных танцовщиц.

Лесть, но от нее в сердце словно раскрывался подснежник, нагретый светом тщеславия.

Жаркое дыхание Андрея щекотало ей ухо, неизбежно вызывая смех и легкие отголоски возбуждения.

Правда, сам Андрей к ним не имел ни малейшего отношения.

Испытанные вчера эмоции от заведомо неправильной близости Стаса, заняли особое место в её сознании и сердце. Ничего удивительного, что она буквально почувствовала его присутствие, втянула носом его легкий цитрусовый запах, смешанный, с древесной ноткой и услышала низкий, вызывающий жар голос.

— Синицына!

Она поморщилась от этого грубого выкрика, но открыла глаза, только когда Андрей пихнул её вбок.