Одновременно по линии клуба «Московская трибуна», «Мемориала» и МОИ шла подготовка к проведению митинга в Лужниках, счастливо совпавшего с днем рождения Андрея Дмитриевича Сахарова (ему исполнялось 68 лет, и кто мог тогда подумать, что это его последний день рождения…). Для МОИ, однако, это должен был быть бенефис Ельцина, которого они шаг за шагом продвигали на позицию общенационального демократического лидера (напомню, что в это время Ельцин был еще членом ЦК КПСС, то есть относился к высокой номенклатуре советской системы, пусть и в опале).

Подготовительная работа по обоим направлениям шла своим чередом.

20 мая позвонил Виктор Алексеевич Пальм, один из лидеров Эстонского народного фронта, и попросил завтра провести их делегацию на митинг в Лужниках. Следующим утром, солнечным и безмятежным, сижу в одних трусах на кухне у себя дома на Кооперативной улице, попиваю чаек, размышляя, где купить цветы, чтобы поздравить Сахарова, и нужно ли рваться к микрофону, чтобы сказать urbi et orbi свое «мяу» (решил, что не нужно — и так очередь не короткой будет).

Звонит телефон.

— Это Савостьянов?

— Да.

— Во время митинга под толпой будут взорваны заряды, заложенные в колодцах и канализации, а по Окружной железной дороге подойдет поезд, с которого собравшихся на митинг расстреляют.

И повесил, гад, трубку. А мне-то что, бедному, в одних трусах сидящему, делать? Хорошо хоть семья на даче…

Митинг запланирован аккурат между Окружной дорогой и забором Лужников — если что случится, кровавая Ходынка и похороны Сталина покажутся мелкими шалостями.

Давать отбой? Но мало ли кто звонил… любой гад-провокатор может…

Звонить в милицию, чтобы начинали проверку? Так до самой ночи проверять будут.

Отмолчаться? Ну а если что-нибудь случится? Страшно даже подумать.

Поразмышляв, пришел к выводу: брехня! Ладно, мины заложить — пакость получится анонимная. Но уж поезд с Окружной — такое-то точно без ведома генсека Горбачёва устроить невозможно. Но он — нормальный человек, а не холодный убийца сталинского пошиба. Здесь нужен прямой приказ, а он его никогда не отдаст.

В общем, решил действовать на авось — будь что будет.

Оделся, вышел и прямо у метро «Спортивная» купил небольшой букет (удача! Цветы купить в те годы удавалось далеко не всегда). Подошел к оговоренному месту встречи и увидел рядом с Пальмом еще человек пять, среди них — одну женщину.

— Марью Лауристинь, — представил ее Пальм. Марью растроганно протянула к букету руку, и я тотчас отдал, но сказал, что цветочки, вообще-то, не ей, а Андрею Дмитриевичу. Их это только обрадовало.

Прошли на трибуну, представил я их Андрею Дмитриевичу, они поздравили его. Анатолий Шабад объявил по микрофону, что сегодня — день рождения Сахарова, и площадь разразилась аплодисментами. Таким был последний в жизни Андрея Дмитриевича день рождения.

Народу собралось невиданно много. Это потом наши митинги стали собирать сотни и сотни тысяч. А тогда 50–60 тысяч человек на митинге с отчетливым антикоммунистическим духом — явление беспрецедентное. И повсюду флаги союзных республик, плакаты организаций-участников[38], лозунги: «Вся власть Съезду», «Программу Ельцина — в жизнь» и даже «Завоевания Октября — защитим».

Вел митинг Попов, первым выступил Ельцин. Сказал, что московская депутатская группа взяла подготовку съезда в свои руки. Бальзам на сердце — мы руки приложили.

Основные идеи митинга:

● поддержать наработки московской депутатской группы;

● всю власть передать от КПСС — съезду и Советам на местах (хиленькая, прямо сказать идея, учитывая кадровый состав Советов, но политический лозунг — громкий и привлекательный);

● не дать партаппарату управлять съездом, ежедневно собирать москвичей для поддержки депутатов;

● обеспечить прямую телетрансляцию съезда.

В речи Сахарова впервые прозвучала мысль о необходимости конституционного закрепления предлагаемых фундаментальных изменений.

Собравшаяся московская интеллигенция радостными криками поддержала офицера-морпеха, сообщившего, что армия — с народом, и только предатели-генералы толкают ее на бойню. Когда офицер сошел с трибуны, милиция его скрутила и потащила в автозак. Вот тут-то Ельцин и показал себя. Резко развернулся, бросился вниз, вырвал морпеха из рук милиционеров и, к общему восторгу, вернул его на трибуну.

И все бы хорошо, но я-то мучился: не выходил из головы звонок с угрозой взрывов и расстрелов. Правда, увидев, как много милиционеров, буквально впаянных в толпу, немного успокоился: ну их-то, вместе со всеми, наверное, убивать не станут.

Все прошло замечательно. Со следующего дня началось заготовленное нами действо, которое я до сих пор называю «предсъезд».

Слегка забегая вперед, отмечу, что наша предусмотрительность с заказом трех залов стала и лишней, и нелишней. С одной стороны, козни партаппарата действительно не дали нам собраться в Институте стали и сплавов и еще в одном ДК (дворец культуры, по тогдашней терминологии). С другой стороны, наша цитадель — Дом ученых — ни под каким давлением не прогнулась и все три дня гостеприимно распахивала нам двери.

Теперь, тридцать три года спустя, добрым словом помяну тогдашних работников Дома ученых, от директора до уборщиц и буфетчиц. Они нас привечали, нам помогали, спасибо им.

С 22 мая 1989 года в ДУ повалил совершенно новый народ — депутаты, съехавшиеся в Москву со всех краев и областей СССР. Тогда они пользовались колоссальной популярностью: в самолетах и поездах, в гостиницах и на улицах люди им аплодировали, желали «задать там, на съезде, перцу этим партийным бонзам, показать, что они в стране больше не хозяева». Аплодировали и… доаплодировались: «звездная болезнь» и «головокружение от успехов» очень у многих стали развиваться со скоростью необычайной.

В этом потоке (а всего участниками нашего предсъезда стало около 400 депутатов) мелькали люди совершенно разные. Как показали последующие события, и те, кто пришел по адресу, и те, кто не туда попал, а то и был «казачком засланным».

Борис Ельцин и Виктор Алкснис, Андрей Сахаров и Юрий Власов, Гавриил Попов и Элла Памфилова, Сергей Станкевич и Евгений Коган, Тельман Гдлян и Казимира Прунскене, Виктор Пальм и Витаутас Ландсбергис — за исключением уж явно партноменклатурных людей представлен был весь спектр общественных настроений. И, что не менее важно, региональных стягов: все республики Прибалтики, Украина с Молдавией, Армения с Азербайджаном (вот из Грузии, к сожалению, никого не помню), Казахстан, Узбекистан, Туркмения, большинство регионов России, делегаты русскоязычной диаспоры в республиках СССР. Стало ясно, что мы очень близки к успеху. Депутаты еще раз получили программные наработки Московской депутатской группы как базу для дискуссий.

Им удалось пообщаться с Сахаровым и Ельциным. Впрочем, наверняка запомнился и явно избыточный энтузиазм добровольных помощников-защитников Ельцина, пробивавших ему дорогу сквозь толпу с энергией, смутившей оробевших провинциалов, нюхом почувствовавших новый культ. Среди этих помощников «вождя» неукротимой страстью, яростью, непреклонностью выделялся Лев Шемаев, всклокоченная борода которого напоминала мне Айртона с иллюстраций к «Таинственному острову» Жюля Верна.

И дискуссии закипели.