Странно, что никто не удивился, даже Сюин. Отсутствие Чжэн за завтраком отчего-то казалось настолько естественным, будто ее никогда в нашем вагоне не было, более того, будто она в нашем вагоне даже и не предполагалась. Но ведь она была, черт возьми. И предполагалась. И ехала вместе вот с этим человеком, который, опустив правую руку, молча смотрел на нас. В какой-то момент оцепенение прошло, группка людей, стоявшая на пороге купе, зашевелилась, швед сказал «боже», Дараз сказал «ужас», Сюин сказала что-то на китайском. Донгмей сказала что-то на китайском, Стив не говорил ничего. Проводник тоже. Донгмей еще раз что-то сказала на китайском, но уже проводнику. Тот сказал «хао» и ушел за напарником. Стив сказал: «Да, она мертва».

Пришел второй проводник, то есть в моей хронологии – первый. Они жестами попросили нас выйти из купе, всех, кроме Донгмей, которая, естественно, как бы, по умолчанию, стала посредником между пассажирами и проводниками. Обменявшись с последними несколькими фразами на китайском, она обратилась к нам. «Я еще раз проверю, мало ли что. До математики я училась на медсестру, кое-что знаю». Мы вышли, ожидая ее. Нет, никаких сомнений. Пассажирка первого класса Чжэн Чи мертва. Наверное, она задохнулась. Наверное, у нее был приступ аллергии, второй за вечер. «На что аллергия?» – поинтересовался я. «Какие-то гестомены, кистанемы, гастромины, не помню, она мне вчера сказала». – «Ах, гистамины. У меня была на них аллергия. У нее есть кое-какие приметы. Разрешите взглянуть?»

Как во сне, они медленно бесшумно расступились, и я вошел в уже пустое купе. На столике в беспорядке лежали самые разные предметы; меня поразило их какое-то внутреннее несоответствие, разноприродность, что ли, даже не зонтик и швейная машинка рядом, что-то еще более чуждое сущности друг друга. Вот ультрадизайнерский термос, в нем наверняка со вчерашнего вечера налит зеленый чай или цветочный. Заваривали, чтобы пить, а выльют, так как пить некому стало. Два дешевых грубых старых кольца, явно с блошиного рынка или от бабушки достались. У окна – стаканчик, в нем плавают контактные линзы, на другом конце столика, в опасной близости от кромки, специальная маленькая коробочка для них, почему-то с крошечным красным флагом на крышке. Я чуть было не взял ее, чтобы разглядеть получше флаг и нет ли на нем чего нарисованного, уже совсем миниатюрного, но быстро опомнился. Тюбик с кремом для рук из Botanicus соседствовал со скомканной желтоватой бумажной салфеткой. Телефон в массивном резиновом розовом чехле, с кольцом на спине для указательного пальца, будто обвенчавшим владельца с его вещью, наверху ушки, они придают девайсу вид детсадовский. Посреди столика, будто Храм Солнца, где возносят молитвы все вышеперечисленные – а также не привлекшие моего внимания – путевые мелочи, стояла большая жестяная круглая коробка оранжевого цвета с черно-белым Микки-Маусом на крышке. Она поразила меня своей вызывающе глупой вульгарностью – какая-то безнадежная дешевка вроде коробок с польскими жвачками, что в начале девяностых продавали в бывшей Советии в ларьках под названием «Рабыня Изаура» и «Афродита». С другой стороны, стоит придать коробке еще больше бессмысленности и вульгарности, искуснее подчеркнуть ее никчемность и дешевизну, получится как бы современное искусство, Джефф Кунс с его надувными мультгероями или что-то в таком роде. Нелепость этой вещи особенно напирала, так как рядом стояла еще одна коробочка, небольшая, четырехугольная, тоже дешевая, но китайская, какие можно купить в этнических лавках по всему миру. Она выглядела здесь уместно: крошечный сундучок, обтянутый красной материей с золотыми драконами, с крышкой и крохотным жестяным замочком сбоку, что-то такое, что один порочный китаец некогда показал девушкам из парижского борделя, они все в ужасе убегали, а Денёв храбро проделала неведомый, но ужасный-ужасный трюк. На коробочке лежала маленькая золоченая лопатка – булавка, наверное. Или в ушах ковырять, как любят в Сычуани? На полу, под столиком, упавшая подушка. Наконец я рискнул посмотреть на Чжэн.

Задохнулась, никакого сомнения. Смуглое лицо ее, нет, не посинело – оно посерело, глаза открыты испуганно и печально, руки схватились за горло, правая примерно там, где из ключиц начинает расти шея, левая кисть сверху на правой. Нелепость этой позы вместе с выражением мертвых глаз должна была поразить еще сильнее, нежели нелепость оранжевой коробки, – но нет, нисколько, да, похоже на оперную диву, когда та поет арию умирающей героини, глаза полны страдания, любви и печали, жирные переливы райского голоса, однако и это сравнение хромает, припадает на одну ногу, как Джон Сильвер с попугаем на плече, ведь нога эта деревянная, ее, по сути, нет, сравнение припадает на отсутствующую ногу. И имя этому отсутствию – смерть. Нелепо не лицо несчастной Чжэн и даже не мои дурацкие размышления по поводу этого лица, нелепа смерть. Я вернулся в коридор. Стив смотрел на меня покрасневшими глазами. Проводники опять принялись перебирать ключи, тихо переговариваясь. «Не знаю. У меня когда-то очень давно бывали приступы аллергии на гистамины, живот болел, и да, задыхался, но не сильно. Но люди разные, и все происходит по-разному. У меня вот страшное высыпание бывало на щеках…» Тут я понял, что бормочу что-то уж совсем неприлично-глупое и остановился. Из вагона-ресторана вышел Од и направился к нам, посматривая в окна. «Ну и что вы тут все собрались?»

Сюин сказала, что сидеть одной в купе ей страшно. ОК, пошли, как хотели, в мою портативную библиотеку. «Ну вот, – начал я, – кое-какие книжки, выбирайте…». Черт, но тут одни убийства… к тому же на английском… «Простите, я только сейчас понял… вот… в нынешних обстоятельствах… может быть, не очень хочется читать о… Хотите, я дам вам свой Киндл, там две дюжины всяких книг и про историю, и романов, на русском большинство…» Сюин, почти не слушая, открыла пластиковый пакет, который я извлек из чемодана, и достала оттуда несколько томиков. «Вау! Агата Кристи! Я эту писательницу в школе читала! Можно?» Ради бога, дорогая Сюин. Могу подарить.

И ведь точно: как у тетушки Кристи, часа через два нас собрали в вагоне-ресторане. Увы, ни сыщика, ни доктора, зато присутствовал представитель компании, сопровождающий Поднебесный Экспресс. Он обратился к пассажирам межконтинентального вагона. Печальное событие. Уважаемая госпожа Чи. Мы постараемся связаться с ее близкими. Увы, Интернет на борту пока не работает; приносим извинения за неудобства. Непременно починим в Y., куда прибываем завтра утром. Тогда же местные врачи составят протокол о смерти госпожи Чи. Тело пока поместим в холодильную камеру. Купе закроем, мы уже договорились с господином Финкнотлом, вещи оттуда, которые ему принадлежат, он заберет. К сожалению, погибла из-за такого пустяка. Что же, нам всем урок. Мы поговорили с поваром и официантами, они точно выполнили ее заказ; судя по всему, госпожа Чи сделала его невнимательно, но потом забыла. Нелепый трагический случай, как порой бывает, никто не виноват. Мы надеемся, что эта грустная история не испортит вашего путешествия на Поднебесном Экспрессе. Донгмей переводила речь представителя на английский, Сюин – стоявшему с выпученными глазами Володе на русский. Китайцу переводить было не нужно, на то он и китаец. Выглядел он поначалу немного испуганно, видимо, ему рассказали, что произошло в его отсутствие, но вкратце и не вдаваясь в детали, так что он особенно и не понимал, впрочем, потом он успокоился, даже стал улыбаться и приветствовать других пассажиров, ведь он никого сегодня еще не видел, ни с кем не поздоровался.