А в ту августовскую ночь сорок третьего после первого дня отдыха и помывки люди крепко спали, только часовые бдительно несли службу охраны да в поте лица трудились офицеры в полковом штабе, чередуясь в отдыхе. Замначштаба старший лейтенант Архипов кропотливо оформлял оперативные документы. Помощник начштаба старший лейтенант Степанов клеил карты и сильно ругался, когда по ошибке обрезал не ту рамку или приклеивал не тот лист, — нервничал, часто курил да и не стеснялся материться по-русски, хотя по национальности был украинцем, только с русской фамилией. За соседним столом помначштаба по строевой старший лейтенант Глуховцев и старший писарь старшина Петр Сенных оформляли наградные документы и писали извещения во все концы страны родным погибших. Не спал и начальник разведки Солдатов, составлял разведсводку.

Меня уже у выхода из блиндажа остановил Глуховцев:

— Теперь видишь, лейтенант, какая у нас тяжелая служба. А вы бездельниками нас считаете, «штабными крысами» называете. Вот как написать жене начштаба, что вчера его тяжело ранило? Дело деликатное. Конечно, напишу: майор Сергей Савинович Фетисов, храбро сражаясь с немецко-фашистскими захватчиками, в последнем бою возглавил три самоходки, уничтожил два вражеских танка и был ранен. Но если ранен, то надо написать, куда ранен, тяжело ли, легко. А вдруг у него руку отнимут, тогда мы окажемся злостными обманщиками. Вот ведь в чем загвоздка, — он почесал за ухом. — А каково писать родителям, женам погибших?.. Так-то вот, дорогой товарищ, — завершил он свой монолог, глянув с горькой улыбкой мне в глаза.

Уже под утро, проходя мимо самоходки Леванова, я увидел, что на посту почему-то стоит сам командир. Но не стал ничего говорить. Потом около полудня вызывают офицеров в штаб полка на совещание по подготовке к бою. Идем, и я вижу, что он спотыкается на ровном месте, чуть не упал, — спит мой командир на ходу.

— Иван Петрович, ты разве ночью не спал? — спрашиваю.

— Так точно, не спал.

— А чего?

— Самоходку охранял.

— Как же, у тебя четыре человека в экипаже, почему ты-то охранял?

— У них у всех куриная слепота.

— В санчасть-то ходили?

— Ходили, а там ничего нет, даже пивных дрожжей.

— Сегодня же всех вылечу! — закруглил я разговор.

Сходили, совещание прошло. Когда совсем стемнело, разбудил Плаксина:

— Вася, сходи к левановцам, скажи экипажу тихонько, по секрету, что к нашей самоходке трофейный мед привезли, пусть идут с котелками.

Плаксин ушел, я посмотрел на светящийся циферблат, стрелки показывали начало первого. Моросил теплый дождик, небо закрылось темными-темными тучами, темень стояла такая, что, казалось, один ты остался во всем свете, всколыхнулась скорбь о погибших товарищах... От тяжких размышлений оторвал меня приближавшийся с большой скоростью треск сучьев и грохот котелков — ага, бегут голубчики! В кромешной темноте, не видно ни зги да еще бурелом там сплошной, а они мчатся, сломя голову, без труда перепрыгивая ухабы, коряги! Подскочили к самоходке — и вдруг узрели меня! Растерялись, остановились обескураженные.

— Вот вам, а не мед! — показал им кулак. — Я вам такой мед покажу, такую куриную слепоту! Правнукам закажете, чтоб никогда ее не было!

Они головы повесили. Я резко добавил:

— Идите и несите службу!

Вот так и вылечил!

На этом инцидент был исчерпан. А с Левановым после поговорили наедине насчет доппайка, и он стал делиться с экипажем.

Доппаек выдавали офицерам в качестве компенсации больших физических нагрузок. В боевой обстановке командир несет двойную, тройную нагрузку: это и ночные дежурства, и постоянные проверки службы охранения, и рекогносцировки, связанные зачастую с выползанием на наблюдательные пункты. И все это помимо каждодневных забот и тягостей, которые офицеры несут наравне с солдатами и сержантами.

Но на передовой, где мы все, бойцы и офицеры, вместе переносили холод, голод, страх, ранения, смерти, — здесь все ясно просматривалось, действия всех командиров, всех степеней. Здесь все качества человека проявлялись с беспощадной отчетливостью и столь же беспощадно, без скидок, оценивались. В том числе и скупость. А Леванов был скупой, по натуре скупой. Он свой паек сам втихаря ел, экипажу не давал. Я своего пайка не видел. Экипаж получал и вместе ели. Там и было-то всего ничего, один раз чай попили — и нет того доппайка.

Спрашивается: справедливо ли было такое отношение экипажа к командиру? Должен ли командир делиться тем, что полагается ему по праву? Вроде бы несправедливо и не должен. Но, повторюсь, на передовой — свои законы. Тут правит не воинская иерархия, а человеческая. Значит, отношение экипажа было справедливо. В дальнейшем экипаж Леванова стал одним из самых дружных в полку.

Вот говорят «фронтовое братство». По существу-то, братство это зарождалось после войны: когда встречаются после войны однополчане — вот это фронтовые братья. На фронте были боевые друзья. Что это значит? Это значит: один должен выручать другого в бою, не прятаться за спину товарища, совместными усилиями побеждать врага. Спасать друг друга. У нас, в танковых войсках и САПе, машина горит — мы бежим к ней и, пока снаряды не начинают рваться, помогаем выскакивать экипажу. Вслух об этом, взаимовыручке, не говорилось, не обсуждалось, но в полку каждый знал, что бороться за него будут до последнего. И каждый знал — кто есть кто. Был у нас один командир самоходки из Ивановской области — учитель, а трусоват. Додумался так воевать: люк открыт, у него длинная палка, сам за башней сидит и этой палкой механику командует: по голове стукнет — значит, «стой», толкнет в спину — «вперед», в левое плечо — «поворот налево», в правое — «поворот направо». Абрамов его фамилия была, учитель. Конечно, не все об этом знали — бой идет, кто там особо смотреть будет. Но кто рядом был, те видели. К таким относились недоброжелательно.

В один из дней перед обедом к Валерию Королеву подошел рядовой Ларченко, шофер оперуполномоченного Смерша, и что-то шепнул на ухо. Потом Валерий исчез. Появился он только часа через два, и я, улучив момент, спросил, зачем его вызывал лейтенант госбезопасности. Валера поежился:

— Да позавчера рассказал я ребятам, как у нас в колхозе женщины поинтересовались у односельчанки Дарьи, на кого учится ее сын Николай в Кургане, а она им ответила: «Не знаю, не то на Ленина, не то на Сталина». Ребята посмеялись, и все. А тут получилась вон какая кутерьма, лейтенант сказал: «Еще брякнешь подобное, быть тебе в штрафниках».

В лесу возле Ивановского мы простояли около двух недель, тщательно готовясь к предстоящим боям. Особое внимание уделяли ночным атакам, трижды проигрывали на ночных учениях совместные действия с танками и пехотой.