Я изображала саму заботу, с беспокойством смотрела Люде в глаза, пытаясь добиться хоть какого-то ответа. Вадим велел за мной следить, чтобы не пошла куда не следует? Вадим чем-то держит Людмилу, и она его боится?

Внезапно кухарка разрыдалась горючими слезами. Я тут же кинулась к ней, обняла и принялась утешать как могла. Мне стало ее искренне жаль – хоть я пока не знала, почему ее нужно жалеть, но здесь явно что-то было не так. Так не плачут, если все идет нормально, и человек в общем и целом своей жизнью доволен.

– Пойдем на кухню, – еще раз позвала я. – Посидим, почаевничаем, поболтаем. Пойдем, Людочка.

– Господи, – причитала Людмила, – ты – первая, кто со мной как с человеком заговорил! Я для всех – только прислуга. Подай, принеси. А ты… ты правда со мной за один стол сядешь?

«Ну ничего себе», – подумала я. Как мало человеку надо для счастья. Я ведь ничего такого и не сказала. Предложила, по-моему, элементарные вещи. Вместе попить чайку или дать ей поспать, а потом разбудить, когда надо будет.

Обнимая за плечи, я отвела Людмилу на кухню и усадила за стол, за которым, определенно, ела прислуга, потом включила электрочайник, спросила, где чашки. Людмила кивнула на один из многочисленных шкафов. Сама она тем временем утирала слезы, пытаясь успокоиться, что у нее не очень получалось.

Я накрыла на стол, поставив французское печенье и банку клюквенного варенья (явно Людмилиного производства). Сама кухарка тем временем встала, отошла к шкафчику, расположенному в углу той стены, у которой стояла огромная электроплита, открыла его, вытащила снизу банку с мукой, пошарила рукой и извлекла початую бутылку «Абсолюта».

– Будешь? – спросила она меня.

Я кивнула: надо было устанавливать более тесный контакт, а как его лучше всего установить, если не за бутылкой чего-нибудь крепкого? Про виски со сливками я пока решила помолчать.

– Ты не волнуйся: это настоящий, а не тот, что хозяин по подвалам разливает, – тем временем сообщала мне Людмила. – Ну, для себя-то, естественно, только хороший держит.

Интересная информация, отметила я про себя. Значит, Марис с дядей Сашей правильно все говорили про подпольные цеха. Один – официальный на металлопрокатном заводе и несколько подпольных, где разливают всякую бурду.

– Я была на заводе Вахтанга Георгиевича, – сказала я, чтобы еще больше расположить Людмилу к себе. Ведь если не предоставишь человеку никакой информации, ничего и не получишь взамен. – Вернее, я была не у Вахтанга, а у другого человека… Но как раз тогда стрельба и началась.

– Какая стрельба? – Людмила смотрела на меня широко открытыми глазами.

– Ты что, не в курсе? – Тут уже я сама сделала большие глаза.

Людмила хлопнулась на стул, поставила с грохотом «Абсолют» и уставилась на меня.

– А что случилось-то? – тихо спросила она, помолчала несколько секунд и добавила: – Мне вообще ничего не говорят. Держат тут, в этой золотой клетке. Вот. Никуда не выпускают и ничего не говорят.

«М-да, интересное кино получается», – подумала я.

– Давай-ка выпьем, – предложила я. – Тогда легче будет говорить.

– Ой, стаканы-то! – спохватилась Людмила, вскочила, достала из шкафа два граненых и поставила их на стол. – Ты из таких можешь пить? – обратилась она ко мне. – Я вот из таких предпочитаю, а не из хрустальных рюмочек-стопочек. Тьфу, интеллигенция!

– Я из любых могу, – сказала я. – Я, Люда, университетов не кончала и в люди выбилась только благодаря своей внешности. Живу за счет особей мужского пола – самцов, одним словом. Чтоб их всех инопланетяне кастрировали!

Людмила восприняла мою идею с огромным энтузиазмом и разлила «Абсолют» по граненым стаканам. Никакой запивки не предлагалось.

– А огурцы у тебя есть? – спросила я, глядя на печенье и варенье, которыми мне совсем не хотелось закусывать. – И хлебца черного бы, а?

Соленые огурцы, конечно, нашлись, черного ржаного хлеба не было – эти «интеллигенты» (имелись в виду Вадим, Леня и Валентина) почему-то предпочитали белый, и Вадим закупал только его.

– По магазинам Вадим ездит? – удивилась я.

– Меня отсюда не выпускают, я же говорю, – угрюмо промолвила кухарка. – Я ему список продуктов пишу, он и закупает все. Да в любом случае я машину водить не умею, а отсюда иначе, как на тачке, никуда не доберешься. Ладно, поехали!

Мы чокнулись гранеными стаканами, я сделала пару глотков и взялась за огурчик. Люда выхлебала все, что было налито, резко выдохнула воздух, понюхала согнутый указательный палец, откусила «попку» у одного огурца.

– Ой, у меня же маринованный чеснок есть! – вспомнила она. – Хорошо под водочку.

– Давай, – кивнула я, понимая, что чаепитие на сегодня накрылось: будет только водкопитие.

Людмила поставила на стол банку с маринованным чесноком, за которым последовала еще и маринованная морковь.

Кухарка практически сразу же раскраснелась, подобрела, живительная влага быстро растекалась у нее по телу, улучшая настроение. Да тут еще и собеседница заинтересованная и сочувствующая под боком оказалась… Я превратилась в одно большое ухо.

– Так что же, тебя взаперти здесь держат? – осторожно спросила я, добавляя «Абсолют» в наши стаканы. – Что за тюрьма такая?

Людмила грязно выругалась.

– Это не тюрьма, – подняла она на меня глаза. – Ты в настоящей не была, поэтому и говоришь так. – Людмила опять разрыдалась.

Я вскочила, обняла ее, принялась утешать. Она дала волю слезам, потом сказала:

– Эх, Наташа… Мне и поплакаться-то некому. А с тобой почему-то легко говорить. Может, потому что видимся в первый и последний раз?

Я тем временем судорожно размышляла: Людмила сидела? Тогда почему Вахтанг взял ее к себе на работу? Не знает об этом? Или знает, а поэтому не выпускают ее из дома? Держат рабыней и относятся как к скотине… Так что же, и Вахтанг Георгиевич – нехороший человек?

Люда помолчала несколько секунд и заговорила, пересказывая свою грустную биографию:

– Дура я была. Мужика выгораживала. Вот. Он говорил: вытащит, если на себя убийство возьму. Он убил, гнида. А меня уговорил его выгородить… сука! Ну, что у меня вроде как самооборона… Этот, мол, Васька, ко мне полез пьяный, не понимал по-хорошему, ну я его ножиком и пырнула. Вот. А это у них своя разборка была. Из-за бабок, ясное дело. Ну, денег, в смысле. Вот. Говорил, гнида: самооборона, честь свою защищала… Ну да я еще беременная была. От Гришеньки, чтоб его инопланетяне кастрировали, как ты говоришь! Давай выпьем за это!

Речь у Людмилы была несвязная, она явно не привыкла четко выражать свои мысли, но суть мне стала ясна.

Мы снова приняли: я – два глоточка, потому что пила не виски со сливками, Людмила – полстакана, утерлась рукавом, на этот раз откусила большой кусок огурца и продолжала: