Убийство священного овна Амона считалось страшным святотатством. Это было таким преступлением, которого не могла искупить даже смерть. Кроме того, исполнить это было очень трудно, так как священное животное день и ночь охранялось жрецами и служителями храма.

— А что ты думал? Счастье нелегко дается, а сердце Нейты стоит того, чтобы ради него рискнуть. Да и опасность вовсе не так уж велика, если действовать осторожно и благоразумно, — сказала Абракро, видя его колебания. — Но торопись, я прочла по звездам, что неожиданный и могущественный соперник преградит тебе путь и победит, если ты раньше не приобретешь любовь Нейты.

Эти слова, подтверждавшие внезапное соперничество Саргона, так подстегнули ревность Хартатефа, что она затуманила его рассудок, и он быстро решился на это святотатство.

Очень довольная, Абракро хлопнула его по плечу:

— В добрый час! Я не сомневаюсь, что ты достигнешь цели, благодаря своей смелости и мужеству. Действуй ночью, когда священное животное окружено только не сколькими спящими сторожами. Чтобы они некстати не проснулись, возьми эти снотворные капли и вылей их на землю. Главное, постарайся обеспечить себе отступление. Раз ты не в храме, кто может доказать, что убийца — ты?

Обсудив еще некоторые детали и назначив преступление на следующую ночь, они расстались.

Только Хартатеф ушел, Абракро тут же сообщила обо всем Кениамуну. Тот потирал руки от удовольствия. Так как было уже слишком поздно идти в храм, написал своему двоюродному брату Квагабу, чтобы он пришел, не медля ни минуты, и приказал рабу с восходом солнца отнести папирус по назначению.

На следующее утро жрец явился к Кениамуну.

— Хочешь ты, Квагабу, ежегодно получать вот такой мешок колец золота? — неожиданно спросил Кениамун, когда слуги оставили их одних.

Глаза жреца с дикой жадностью впились в мешок, наполненный соблазнительным металлом.

— Что нужно делать? — просто спросил он хриплым голосом.

— Помочь мне уничтожить человека, который стесняет меня и мешает мне жениться на страшно богатой женщине…

И Кениамун, не называя своего соперника, рассказал все в общих чертах.

К его великому разочарованию и гневу, Квагабу после непродолжительного размышления объявил, что дело слишком рискованное, чтобы он принял в нем участие. Все уговоры были напрасны, пока в пылу аргументации он случайно не упомянул имени Хартатефа.

— Ты хочешь погубить Хартатефа? — спросил Квагабу. — Нужно было с этого начинать. Будь покоен, я помогу тебе. Никто лучше меня не может это сделать, так как я один из сторожей священного животного. Я позабочусь, чтобы этот мерзавец был схвачен.

— Разве у тебя тоже есть с ним счеты? — спросил удивленный воин.

Ядовитое выражение сверкнуло в глазах жреца.

— Да, есть одно частное дело, подробности которого никого не касаются. Тебе достаточно знать, что я помогу наказать негодяя.

Дальше Квагабу описал планировку храма и указал, где находится священное животное и где следует подстерегать Хартатефа.

Почти в тот же самый час, когда Квагабу и его брат обсуждали гибель Хартатефа, тот, полный надежд на успех, отправился к своему неизменному помощнику Сменкаре. Он хотел доверить ему свой проект и попросить совета. Сообщники сидели одни в комнате, Ганофера была в трактире и наблюдала за буйными посетителями своего притона.

Сменкара, известный в Фивах ростовщик, был толстый пятидесятилетний человек, с хитрой и чувственной физиономией. Вся его одежда состояла из полотняного передника и плетеных соломенных сандалий. Темная, почти черная кожа странно контрастировала с маленькими серо — голубыми глазами, светящимися хитростью и насмешливым добродушием. В настоящую минуту он чертил углем что — то вроде плана на белом деревянном столе, за которым они сидели с Хартатефом.

— Повторяю тебе, ты решаешься на безумное святотатство, которое тебя погубит, — сказал он с озабоченным и недовольным видом. — Неужели у тебя не будет времени завоевать сердце этой молодой безумицы, когда она станет твоей женой?

— По — твоему, нужно дождаться, пока этот презренный ассирийский раб похитит ее у меня из — под носа! — прошипел сквозь зубы Хартатеф. — Нет! Не пытайся отговорить меня, Сменкара. Я хочу сейчас быть любимым. Благодарю тебя за совет. Путь через эту потайную дверь такой короткий, что наполовину уничтожает опасность. Какое счастье, что ты сохранил этот ключ.

— Я всегда сохраняю полезные вещи. О! Если бы этот негодяй Квагабу знал, для чего он дает мне ключ!.. Он думал, что я в самом деле хочу украсть немного помета священного животного! Благодаря этому ключу, я уже выкрал для тебя красивую девицу, его невесту! Ха — ха — ха! Впрочем, большое счастье, что Квагабу ничего не знает, иначе он мог бы сыграть с тобой плохую шутку.

— Раз ему ничего не известно, нечего и говорить о нем, — сказал, вставая, Хартатеф. — Я пойду отдохну, чтобы быть свежим сегодня вечером.

— До свидания, — сказал Сменкара, провожая его. — Еще один, последний совет, если вдруг попытка не удастся и ты все — таки убежишь, приходи сюда. У меня есть тайник, где тебя никто не найдет и где ты будешь в безопасности, пока все устроится.

— Благодарю, хотя надеюсь, что мне не понадобится твоя помощь.

* * *

Наступила ночь, одна из тех глухих, безлунных ночей, когда в двух шагах уже ничего не видно. Огромная столица была погружена в сон. Никто не заметил, как Хартатеф, закутанный в темный плащ с капюшоном на голове, вышел через потайной ход из своего дворца и быстро направился к храму Амона. Жилище великого бога, покровителя Фив, занимало громадную территорию, огражденную стеной. Внутри были храмы, сады, дома жрецов и бесчисленных служителей.

На пустынной улице, тянувшейся вдоль стены, Хартатеф остановился. Вынув из — за пояса ключ, он отпер скрытую в стене дверь и исчез. В ту же минуту какой — то мужчина выступил из тени около маленькой двери. Это был Кениамун, подстерегавший Хартатефа. Он прислушался, но все было тихо и спокойно. Мгновения тишины показались ему вечностью, как вдруг раздались пронзительные крики, глухой шум и торопливые шаги. В ту же минуту потайная дверь распахнулась и какой — то человек выскочил на улицу, как затравленный волк.

Но Кениамун не дремал. Опередив Хартатефа, он подставил ему подножку и набросился на него. Завязалась молчаливая, но отчаянная борьба. Смертельная опасность удвоила силы Хартатефа. Уже приближался смутный гул голосов, уже красноватый свет факелов залил улицу, когда нечеловеческим усилием он освободился от сжимавших его объятий. Оставив врагу плащ, в который тот вцепился, он вскочил и исчез, как тень, в одном из переулков.

Почти в ту же минуту на улицу вырвались люди с факелами в руках. Это были жрецы и служители храма. Они окружили Кениамуна, который, задыхаясь от борьбы, рассказал, что, случайно проходя здесь, он услышал крики. Заметив выбежавшего из храма человека и предполагая, что это вор, он бросился на него. Когда факелы осветили улицу, он, к великому своему изумлению, узнал в этом человеке Хартатефа, но тот вырвался и скрылся, оставив свой плащ.