тесто. Я поместился на лавке под окнами на улицу, возле Дарьи Ивановны, курил и балагурил, поглядывая за перегородку, в окно и на печь, и припоминая полет кирпича утром. Вдруг по этому направлению мелькнуло пятно направляясь прямо мне в голову; по инстинкту я отклоняюсь в сторону стола… шум мимо уха и удар в стену… быстро вскакиваю и чувствую, что я бледнею и дух у меня захватывает, нагибаюсь – булыжник с кулак величиной.

– Господи, помилуй! – шепчет Дарья Ивановна, обращаясь в мою сторону.

– Это мне угощение! – пробую я шутить и посылаю «ему» соответственное пожелание.

– Не брани, – внушает мне она, – уходи отсюда. – Не прошло и двадцати минут, как вскрикивает Дарья Ивановна.

– Посмотри, – обращается она ко мне, указывая на стол.

Вижу на раскатанном уже тесте слой золы, от которой еще не осела и стоит в воздухе легкая пыль. Никто из нас не заметил, откуда она была брошена, но можно было подумать, что сверху, так как она осела на руках и голове Дарьи Ивановны и Афимьи.

– Ничего, другое тесто сделаем, а пирогов не оттягаешь! – шумел я и отправился с докладом на свою половину. Здесь мы порешили о происшествии заявить становому приставу, которого к вечеру ожидали в становую квартиру. К полудню стало тише.

Вечером явился становой и несколько близких знакомых. Смущались, расспрашивали, осматривали печь и стали свидетелями влетания в кухню, из-за перегородки, ложки, куска дерева и т. п. Становой предложил в виде охраны и для наблюдения сделать наряд людей от волости, которые заняли бы пост в кухне; а в сенях и снаружи дома советовал капитану из своих нижних чинов установить наружный пост. В этом смысле и были посланы распоряжения.

С утра следующего дня посты заняли свои места. В этот день я и Костя были побужены странным случаем. Прикосновение к голове и лицу чего-то холодного, падавшего сверху, разбудило нас. Ты спишь, Костя? – вскрикиваю я. – Что это холодное падает на голову? – так же громко переспрашивает он. Этот говор разбудил Дарью Ивановну, которая вошла к нам в приемную, вынула защепки из оконных болтов и вышла в кухню приказать Кораблеву, чтобы открывал наружные ставни, запиравшиеся болтами, проведенными внутрь дома. Таким способом обыкновенно будила нас мать по утрам. На этот раз ее упредил казус, о котором я упомянул. Когда ставни были открыты, мы оба были глубоко возмущены: в волосах, на подушке, на одеяле, у меня и у Кости был мокрый холодный песок. Пришлось раньше времени встать и чиститься. День прошел в приемах знакомых, в расспросах, объяснениях. Бросало кое-что из кухонной посуды и наводило страх и смущение на мужиков, державших в кухне наблюдательный пост, но бросало реже. Обед нам готовила Афимья с Кораблевым у соседей, откуда и подавали, унося потом за собой посуду и все остальное, ножи, вилки и т. п. Служил вместо них Водопьянов, который с мужиками-сторожами занимал кухню.

Последние этот день приехали навестить нас одна из наших знакомых, барыня с сестрою, барышнею. Проводить их на место действия взялись я и Николай Прохорович. При уходе Дарья Ивановна шепнула мне взять со стола стеариновую свечку, теле кок в кухне недостаточно было светло. Пошли; я со свечею впереди, за мною гости, Николай Прохорович в арьергарде. В кухне были одни мужики. Осмотрели печь, осколки битой посуды, разбитые стекла в одном из окон. Барыни и мужики не робкого десятка – шутили, я не отставал.

– Дарья Ивановна, – обратился я к гостям, – советовала взять с собою страстную свечу, чтобы оградить вас во время осмотра; но оказывается, что и стеариновая действует, как видите, все тихо.

– Не дури! – с улыбкою, но укоризненно заметил мне Николай Прохорович. Барыни засмеялись и пошли из кухни, но уже в обратном порядке: я оставался в хвосте. Мужики стали усаживаться на лавках, у кадки с водой. Едва я занес ногу через порог и протянул левую руку к двери, чтобы взяться за край и притворить ее за собою, как почувствовал сильный удар в левую лопатку, вскрикнул от неожиданности и боли и пригнулся к порогу, которого не успел переступить. Николай Прохорович подхватил меня, шагнул в кухню, я за ним: барыни снова вернулись; снова осмотр без результатов. Мужики ничего не приметили; кроме них никого не было; порядочный кусок кирпича в глине лежал у порога, по-видимому взятого из печи… осмотрели, даже взвесили на руке и бросили в число прочих вещественных доказательств.

На 7 января приглашено было духовенство отслужить молебен с прочтением «заклинательных молитв». Но при этом произошло совсем уже что-то невероятное. Молебен служили в кухне. Кроме трех священников с причтом, в кухне поместилось несколько прихожан, принесших святыню, нас четверо (Дарья Ивановна с Костей у перегородки, Николай Прохорович против просвета, ближе к устью печки, я – рядом, но ближе к углу), у дверей в сени сторожа, за порогом прислуга и другие прихожане. В это утро печь топилась для тепла, причем кипятилась в ведерном котле вода про случай! Печь была истоплена, и устье ее было заставлено чугунной заслонкой. Хотя с утра и в момент прихода духовенства все было тихо, но все были в напряженном состоянии; опасливо переглядываясь, как бы выжидая событий.

События не заставили себя ждать; произошло три случая скоро, один вслед за другим. Еще в начале молебна священнодействующий заметно вздрогнул и быстро обернулся в нашу сторону, в то же время раздался звон медного котелка со святою иорданскою водою в руках причетника, стоявшего сзади близко к священнику. Причетник пугливо мотнул котелком в нашу сторону. Смотрим, опять булыжник. Очевидно, ударив священника в правое плечо и отразившись от него, он со звоном упал в котелок. Между священниками и причтом движение. Едва начали «заклинания», раздался двойной стук с треском в углу, где висел образ; все глаза направляются туда – и мы видим: часть доски, на которой написан образ был (около половины его), отделяется и падает на стол, вслед за кирпичом, которым расщепило доску.

Смятение общее и полное. Чтение прерывается на мгновение; священнодействующий берет упавший осколок иконы, благоговейно прислоняет его к церковному образу и опускается на колени… все, как один человек, следуют его примеру… между прихожан слышатся возгласы: «Господи, спаси! Господи, помилуй». Чтение молитв возобновляется, но голосом, сдавленным спазмою, в котором слышатся слезы. Еще не улеглось впечатление от случившегося, как появляется из печи котел с кипятком, направляясь из печи по воздуху между мной и Николаем Прохоровичем, и, двигаясь стремительно, он ударяется в бедро Николая Прохоровича с такой силой, что того отталкивает вправо,