— Ага, — кивнула я. — С севера. А как ты догадалась?

— Я же говорю, солнце беспощадно к тем, кто не привык к таким слепящим лучам. На севере ведь оно не так палит?

— Не так, — ответила я.

Лариса открыла ключом директорскую приемную и, пропустив меня вперед, тут же занялась приготовлением кофе.

— А у нас тут вчера такое творилось, — тараторила она. — Апокалипсис. Приехали какие-то люди. Заперлись в кабинете с Дмитрием Андреевичем, кричали, ругались, выясняли что-то. Один из них, высокий такой, худощавый, со всеми служащими разговаривал. Пробыли здесь до самого закрытия, а затем уехали. С Дмитрием Андреевичем вместе.

— Кто такие? — насторожилась я.

— А бог их знает, — пожала плечами Лариса. — Я их никогда раньше не видела.

— Из органов?

— Нет, не из органов, точно, — Лариса поставила передо мной чашку дымящегося кофе и сама наконец заняла сидячее положение. — У них все руки в наколках. Представляешь? Каждый палец. Вот уж не думала, что бывает такое. А у одного даже череп в наколках.

— Лысый он, что ли? — уточнила я.

— Ага. Как бильярдный шар. И вся голова разрисована.

Любопытные вещи происходят в этом «Векторе». Наверное, эти люди и были той самой таинственной «крышей», о которой говорил покойный директор Джафарову.

— И сколько их было?

— Четверо, — ответила Лариса.

— Немного.

— Немного, но страху нагнали на служащих больше, чем это сделала бы целая армия головорезов.

— Чем же? — полюбопытствовала я.

— Одним своим видом. Знаешь, есть такой тип людей. Глаза у них ледяные, взгляд колючий, цепкий. Да и наколки эти. У меня до сих пор бегут мурашки по коже.

Я призадумалась. Если крутые ребята с цепкими взглядами приехали сюда выяснять ситуацию, то дело, похоже, серьезное. Чего они хотят узнать? Кто убил Ляпишева? Но зачем? Можно предположить, что для этой цели их специально вызвал Кончалович. Тогда его кандидатура на роль убийцы автоматически отпадает. Или у татуированных свои интересы? Впрочем, не исключен вариант, что они с Кончаловичем заодно, а то, что в кабинете нового директора посетители с хозяином ругались, Ларисе могло и показаться. Девочка-то наверняка из мнительных.

— А кто тот высокий худощавый тип, который разговаривал со всеми служащими? — продолжила я свой ненавязчивый допрос.

— Он называл себя Олегом Игнатьевичем, — поведала Лариса. — Скорее всего, он самый такой из этой четверки… Ну, как это у них называется?.. Авторитетный. Вот.

— С чего ты сделала такой вывод?

— По его виду, по манере держаться. И знаешь еще что? Я слышала, как к нему обращались другие, в том числе и Дмитрий Андреевич.

— Как же?

— Граф. Они называли его Графом. Вряд ли так станут величать обыкновенного человека.

Лариса не подозреевала, чистая девочка, что клички, получаемые уголовниками от своих подельников, а иногда и от недругов, не всегда соответствуют тому, что эти слова означают в действительности. Но в данном случае Лариса могла быть и права.

— О чем же он разговаривал со служащими «Вектора»?

— О чем он мог разговаривать? — хмыкнула секретарша. — Об Анатолии Геннадьевиче, конечно. Интересовался, у кого с ним были какие отношения. Кому он что говорил незадолго до смерти. И все такое прочее.

— Выяснил что-нибудь?

— Не знаю. Лично я не смогла сообщить ему ничего полезного. Так мне, во всяком случае, показалось. Он даже не стал дослушивать меня до конца. Поморщился и ушел.

— А что Дмитрий Андреевич? Как он себя вел?

— Мне показалось, что он боится этих людей. Все время улыбался им, лебезил. Мне не понравилось его поведение. Думаю, Анатолий Геннадьевич не стал бы себя так вести. Вон он как лихо отфутболил азеров. Да и, вообще, скажу тебе откровенно, за истекшие сутки я здорово разочаровалась в Дмитрии Андреевиче.

— Что он еще натворил? — подалась я вперед.

— Ты обещаешь, что никому не скажешь? — понизила голос Лариса.

— Обещаю.

Девушка зачем-то поозиралась по сторонам, как будто мы находились не в закрытой приемной, а на многолюдной площади, затем взглянула на наручные часы и только после этого произнесла:

— У меня подруга работает в бухгалтерии. Мы вчера вместе возвращались домой с работы, и она мне поведала кое-что. Оказывается, финансовое положение нашей компании весьма плачевное. «Вектор» уже фактически банкрот.

Услышанное ошарашило меня.

— Как банкрот?

— Вот так вот, — прищелкнула язычком Лариса. — Были денежки и все, тю-тю, испарились.

Вот оно! Теперь и приезд татуированной братии становился более обоснованным. Вся эта петрушка, включая и смерть Анатолия Геннадьевича Ляпишева, из-за «векторовских» денег.

В таком случае, моя встреча с Кончаловичем неизбежна. Пора брать быка за рога.

— Послушай, Лариса, а в каких отношениях были Дмитрий Андреевич с Анатолием Геннадьевичем до смерти последнего?

— В прекрасных. Я ведь уже говорила тебе, что они были не просто компаньонами, но и друзьями, — Лариса говорила уже не так легко и непринужденно, как раньше. То и дело поглядывая на часы, она заметно нервничала. Видимо, ожидала с минуты на минуту появления нового патрона.

— Постой-ка! — насторожилась я. — Ты не говорила мне до этого, что они были компаньонами.

— Как же не говорила?

— Ты упоминала только о том, что Дмитрий Андреевич был заместителем Ляпишева.

— Ну да. И его компаньоном тоже. Они в свое время вместе основали «Вектор», — Лариса подхватила со столика пустые чашки и унесла их. — Правда, на виду был только Анатолий Геннадьевич, а Дмитрий Андреевич не высовывался, оставаясь в тени.

— Тебе не кажется это странным?

— Ну, не знаю. Видимо, они так решили. Кончалович всегда был человеком чрезвычайно скромным. Тихий, неприметный. В общем, полная противоположность покойному боссу. Вот тот — да! Тот был личность, что надо! Всегда активный, уверенный в себе, даже слегка дерзкий. Но не с женщинами, — добавила она.

Я внимательно посмотрела на нее и подумала, а не было ли у нее с бывшим директором «Вектора» отношений более близких, нежели предусмотрено между секретаршей и шефом. Но открытое лицо девушки сразу убедило меня в том, что мои подозрения беспочвенны. Она могла восхищаться начальником, быть даже влюбленной в него, но не более того.

С каждой минутой общения с Ларисой я узнавала все больше и больше интересных вещей. Я была бы не прочь продолжить беседу, но в этот момент на пороге возник сам тихоня Кончалович.

— Доброе утро, — произнес он мягким вкрадчивым голосом.