Она пожала плечами.

— Не стану здесь произносить их имена, иначе все яства в этом заведении испортятся, а вино обратится в уксус. Я говорю о Губительных Силах.

— Понятно.

— Отлично. Что ж, знаете, я должен выразить благодарность. Пусть моя миссия на Юстисе Майорис и завершилась неудачей, мне удалось сохранить жизнь и продолжить свою работу. Я должен быть благодарен за это.

— Орфео будет…

— Мой дражайший Орфео на самом деле ничего не понимает. Уж не знаю, что он там вам понарассказывал о себе, Лейла, но он просто наемник. Проститутка. Умный, умелый, талантливый, но работает только из-за денег. А я работаю не ради денег и не ради могущества… во всяком случае не ради того, что считается могуществом в Империуме Человечества. Думаю, меня можно назвать верующим человеком большой духовной силы.

— И кому тогда вы собрались выражать свою благодарность? — спросила она, делая глоток настоя.

— Древним богам, которым служу. Мне необходимо было облегчить свою душу, получить благословение. За свое избавление требовалось принести жертву, даже если бы это и грозило обнаружением. Жертва должна была почтить восьмерых, и восемь есть знак — знак восьмиконечный. Типичный фанатик, возможно, убил бы восьмерых в восьмом доме восьмой улицы в восьмом округе в восемь часов вечера, но я сторонюсь столь необдуманных поступков. Агенты Трона уже через мгновение распознали бы оккультный смысл. Даже они не настолько тупы. Вот поэтому я и совершил восемь скрытых жертвоприношений, которые будут казаться случайными и не связанными между собой.

— Но они все равно имели ритуальную цель?

Он кивнул, наполнил рот едой и запил ее вином. Лейла снова наполнила его бокал.

— Нищий в переулке. Я нанес восемь резаных ран ножом, весившим восемь унций. И сделал это в восемь минут с начала часа. У горничной было восемь родинок на левом бедре, и на то, чтобы умереть от удушья, у нее ушло восемь минут. Я был очень точен. Игроки держали в руках по две восьмерки, и по ним было произведено восемь выстрелов. И так далее. Ростовщик, также убитый в восемь минут с начала очередного часа, получил восемь сильных ударов, ни больше ни меньше, в то время как проверял учетные книги за восьмой месяц торговли. Тела я пометил необходимыми метками и рунами, но наносил их водой, которая давно уже испарилась. Это был ритуал, Лейла. Акт религиозного преклонения, но не поступок психопата.

— Теперь все понятно, — сказала она.

Он почувствовал, что ее замечание может нести сардонический оттенок, но все равно слегка улыбнулся и отпил немного настоя.

— Какая экстраординарная дотошность, — добавила Лейла, зачерпывая горсть риса. — Чтобы все спланировать до таких мелочей…

— Меня научили импровизировать. Не хочу показаться грубым, Лейла, но мое мышление значительно отличается от вашего. Мой мозг работает не так, как ваш.

— В самом деле?

— Меня от рождения приучали выжимать из своего сознания всю возможную скорость. Меня обучали ноэтическим приемам, заострившим мой разум. И весьма заострившим. Расчеты, потребовавшие бы от нормального человека целую неделю, я способен выполнить за секунду.

— В самом деле? — повторила Лейла.

Он наслаждался высокомерием, звучавшим в ее голосе. Презрением. Она едва терпела его.

— В самом деле. Лейла, я не тешу свое самолюбие и не бахвалюсь. Именно это и делали в Когнитэ с человеческим сознанием. Для начала в нас воспитывали максимальную наблюдательность. Способность читать тайные смыслы языка тела. Способность замечать и сопоставлять. Анализировать. Предсказывать.

— Докажите.

Он поднял свой бокал и улыбнулся.

— С чего начнем? — спросил он.

— Ох, оставлю право выбора за вами.

— Сколько кнопок было на блузке официантки?

— Шесть, — пожала плечами Лейла.

— Шесть. Правильно. Отлично. А скольких не хватало?

— Двух, — сказала она.

— Хорошая наблюдательность. Верхние две?

— Нет, верхняя и нижняя. У нее слишком широкие бедра.

— И снова в точку. Вы уверены, что не обучались в Когнитэ, Лейла?

— Все, что вам удалось доказать, — фыркнула она, — так это то, что нам обоим нравится глазеть на симпатичных девушек.

— Во что одета?

— Что?

— Во что одета?

— Блузка.

— Откуда шелк?

— Гесперус.

— Близко, но нет. Саметер. Ткань более плотная, не совсем однородная, с рюшем, что указывает на саметерское происхождение шелка. А кнопки сделаны на Гудрун.

— Уверены?

— Они были золотыми плюс клеймо. Когда она наклонилась…

— Вы просто выдумываете, — отставила бокал Лейла.

— Неужели? А вот мужчина в кабинке по соседству с нами. Мы проходили мимо него. Капер, вооруженный. Где он спрятал оружие?

— Левая подмышка. Я видела выпуклость. Кроме того, штанина скрывает нож, спрятанный в ботинке.

— Вы наблюдательны.

— В этом заключается моя работа.

— А какой из его усов длиннее: правый или левый?

— Я… да какая разница?

— Короче тот, что справа, потому что он курит трубку, которую забивает обскурой, и с той стороны, куда он ее закладывает, не так быстро растут волосы. Это можно видеть по его манере обращения с лхо-папиросой. Привычный наклон и затяжки. И о чем это нам говорит?

— Его поведение непредсказуемо. Плохие нервы. Это результат употребления обскуры.

— Теперь вы начинаете понимать.

— Но это ничего не значит, — рассмеялась она.

— Человек за окном. Он правша или левша?

— Правша. Он барабанит пальцами правой руки по поверхности стола рядом с чашкой кофеина.

— Неправильно. Он разглядывает толпу на улице, потому что ждет своего делового партнера, которого не знает в лицо. Левая его рука спрятана под столом и лежит на рукояти пистолета. «Гекатер», в ужасном состоянии. Правая рука — для отвода глаз.

— И что, мне пойти поговорить с ним, чтобы удостовериться? — покачала головой Лейла.

— Только если желаете схлопотать пулю. Бармен. Девятнадцатый нерегулярный Гудрунский полк. Ветеран Гвардии.

— Почему?

— Татуировка на его левом запястье. «Рота Ангелов». Ветераны Девятнадцатого носят ее с тех пор, как взяли Высоты Латислава.

— И вы можете ее разглядеть?

— Отсюда? Нет. Я ее рассмотрел по пути сюда. А вы…

Я?

— Вы уже наелись до отвала. Но обожаете рис и продолжаете налегать на него, хотя уже и не хотите.