Ох, ночь выдалась такая тихая… но разве не все его ночи – симфонии тишины? Почему же тогда тело внезапно покрылось гусиной кожей?

Да потому что он вдруг осознал: не игрушки будет разбирать комитет Свободной зоны, совсем не игрушки. Ник почувствовал, что присоединился к какому-то невероятному кружку кройки и шитья человеческой души – он, и Редман, и Бейтман, и матушка Абагейл, да, даже Ральф с его большим радио и усилителями, которые обеспечивали прием сигнала Свободной зоны в самых дальних уголках мертвого континента. Каждый держал в руках иглу, и, возможно, они работали вместе, чтобы сшить теплое одеяло, которое укроет от зимнего холода… А может, после короткой паузы они снова примутся за шитье большого савана для человечества, начнут с той части, которая должна закрывать пальцы ног, и двинутся выше.

После любви Стью заснул. В последнее время он спал мало, а прошлой ночью вообще не ложился: пил вино с Гленом Бейтманом, обсуждая будущее. Фрэнни надела халат и вышла на балкон.

Они жили в центральной части города, в доме на углу Пирл-стрит и Бродвея. Квартира находилась на третьем этаже, и с балкона она видела перекресток: Пирл-стрит тянулась с запада на восток, Бродвей – с севера на юг. Фрэнни здесь нравилось. На перекрестке сходились четыре стороны света. Ночь выдалась теплой и безоблачной, черный камень расцветили миллионы звезд. В их слабом и холодном свете Фрэн могла разглядеть поднимающиеся на западе Утюги[160].

Она провела рукой по шелковому халату, от шеи до бедер. Другой одежды на ней не было. Ладонь легко соскользнула с груди, но, вместо того чтобы продолжать двигаться вертикально вниз и отклониться только на выступе лобка, описала дугу по животу, который за последние две недели заметно увеличился.

Беременность начала давать о себе знать, пусть ее и удавалось пока скрывать от посторонних. Стью вечером завел об этом разговор. Задал вопрос вроде бы ни о чем, даже забавный: Сколько еще мы сможем этим заниматься, чтобы я… э… не придавил его?

Или ее, улыбнулась она. Как насчет четырех месяцев?

Отлично, ответил он и легко вошел в нее.

Ранее они обсуждали более серьезный вопрос. Вскоре после прибытия в Боулдер Стью сказал ей, что говорил о ребенке с Гленом, и Глен высказался очень осторожно насчет того, что вирус «супергриппа», возможно, все еще здесь. А если так, ребенок мог умереть. Тревожная мысль (впрочем, подумала она, Глен Бейтман всегда готов поделиться тревожной мыслью, а то и двумя), но, понятное дело, если у матери иммунитет, то и у ребенка?..

Однако многие потеряли детей в эту эпидемию.

Да, но это означает…

Что это означает?

Ну, прежде всего это может означать, что собравшиеся здесь люди – последние на Земле, короткий эпилог человеческой истории. Она не хотела в это верить, не могла в это поверить. Будь это правдой…

Кто-то шел по улице. Вот он повернулся боком, чтобы протиснуться между мусоровозом, застывшим двумя колесами на тротуаре, и стеной ресторана «Кухня на Пирл-стрит». На одном плече незнакомца висела легкая куртка, а в руке он держал то ли пистолет с очень длинным стволом, то ли бутылку. В другой руке была бумажка, вероятно, с адресом, потому что он поглядывал на номера домов. Наконец он остановился перед домом, в котором жили они со Стью. Посмотрел на дверь, словно раздумывая, что делать дальше. Фрэнни подумала, что незнакомец похож на частного детектива в каком-нибудь старом телесериале. Она стояла прямо над ним и оказалась в крайне неловкой ситуации. Если бы она его окликнула, он мог испугаться. Если бы промолчала – мог начать стучать в дверь и разбудил бы Стюарта. И что он вообще здесь делал с пистолетом в руке… если это был пистолет?

Внезапно незнакомец поднял голову и посмотрел вверх, вероятно, чтобы увидеть, не горит ли в окнах свет. Их взгляды встретились.

– Святый Боже! – воскликнул мужчина на тротуаре, непроизвольно отступил на шаг, угодил ногой в ливневую канаву и тяжело сел на мостовую.

– Ох! – выдохнула Фрэнни и тоже отступила от края балкона. Позади нее на высокой подставке стоял большой глиняный горшок с паучником, и она врезалась в него задом. Горшок закачался, вроде бы решил еще пожить… но потом с грохотом разбился о плитки пола.

В спальне Стью что-то пробурчал, перевернулся на другой бок и затих.

На Фрэнни – вполне предсказуемо – напал смех. Она закрыла рот руками, яростно кусала губы, но смешинки все равно вылетали наружу серией коротких, резких выдохов. «Снова повезло, – подумала она, смеясь в прижатые ко рту руки. – А если бы он пришел с гитарой, и я сбросила бы горшок ему на голову? “Единственная моя… ХРЯСТЬ!”» От попыток сдержать смех у нее заболел живот.

Снизу долетел заговорщицкий шепот:

– Эй, на балконе… тс-с!

– Тс-с-с, – прошептала Фрэнни. – Пст – это круто.

Она понимала, что надо выйти из дома, прежде чем она начнет ржать как лошадь. Ей никогда не удавалось сдержать смех, если уж она начинала смеяться. Фрэн пронеслась по темной спальне. Схватила более плотный и длинный – пристойный – халат, висевший на двери в ванную, помчалась к лестнице, на ходу надевая его. Ее лицо пребывало в непрерывном движении, будто резиновое. Она сумела добраться до верхней площадки и спуститься на один пролет, прежде чем смех вырвался наружу. На улицу она вышла, хохоча как сумасшедшая.

Мужчина – молодой человек, теперь она это видела – уже поднялся и отряхивался. Стройный, хорошо сложенный, заросший то ли светлой, то ли песочно-русой бородой. Под его глазами темнели мешки. И он немного печально улыбался.

– Что вы там уронили? – спросил он. – По звуку – так пианино.

– Горшок, – ответила Фрэнни. – С… с… – Но смех опять накрыл ее, и она смогла только наставить на молодого человека палец, качая головой и держась за вновь заболевший живот. По щекам текли слезы. – Вы выглядели так забавно. Я понимаю, нехорошо говорить такое совершенно незнакомому человеку, но… ох! Но это правда!

– Случись такое в старые времена, я бы вчинил вам иск на четверть миллиона долларов. Меня обсмеяли, ваша честь. Я посмотрел вверх, и эта молодая женщина таращилась на меня. Да, я уверен, строила мне рожи. Одну состроила, это точно. Мы вынесем решение в пользу истца, этого бедного мальчика. Судебного пристава ко мне. Объявляется перерыв на десять минут.

Какое-то время они смеялись вместе. Фрэнни заметила, что на молодом человеке чистые вылинявшие джинсы и темно-синяя рубашка. Теплая летняя ночь способствовала хорошему настроению, и Фрэнни начала радоваться, что вышла из дома.

– Вы, случайно, не Фрэн Голдсмит?

– Она самая. Но я вас не знаю.

– Ларри Андервуд. Мы прибыли только сегодня. Если на то пошло, я ищу одного парня, Гарольда Лаудера. Мне сказали, что он живет в доме двести шестьдесят один по Пирл-стрит со Стью Редманом, Фрэнни Голдсмит и кем-то еще.