Пушкина. Стою ли я этой чести?

Николай I. Сегодня я проезжал мимо вашего дома, но шторы у вас были закрыты.

Пушкина. Я не люблю дневного света, зимний сумрак успокаивает меня.

Николай I. Я понимаю вас. Я не знаю почему, но каждый раз, как я выезжаю, какая-то неведомая сила влечет меня к вашему дому, и я невольно поворачиваю голову и жду, что хоть на мгновенье мелькнет в окне лицо…

Пушкина. Не говорите так…

Николай I. Почему?

Пушкина. Это волнует меня.

Из гостиной выходит камер-юнкер, подходит к Николаю I.

Камер-юнкер. Ваше императорское величество, ее императорское величество приказала мне доложить, что она отбывает с великой княжной Марией через десять минут.

Пушкина встает, приседает, выходит в гостиную, скрывается.

Николай I. Говорить надлежит: с ее императорским высочеством великой княжной Марией Николаевной. И кроме того, когда я разговариваю, меня нельзя перебивать. Болван! Доложи ее величеству, что я буду через десять минут, и попроси ко мне Жуковского.

Камер-юнкер выходит. Николай I некоторое время один. Смотрит вдаль тяжелым взором. Жуковский, при звезде и ленте, входит, кланяясь.

Жуковский. Вашему императорскому величеству угодно было меня видеть?

Николай I. Василий Андреевич, я плохо вижу отсюда, кто этот черный стоит у колонны?

Жуковский всматривается. Подавлен.

Может быть, ты сумеешь объяснить ему, что это неприлично?

Жуковский вздыхает.

В чем он? Он, по-видимому, не понимает всей бессмысленности своего поведения. Может быть, он собирался вместе с другими либералистами в Convention Nationale[33] и по ошибке попал на бал? Или он полагает, что окажет мне слишком великую честь, ежели наденет мундир, присвоенный ему? Так ты скажи ему, что я силой никого на службе не держу. Ты что молчишь, Василий Андреевич?

Жуковский. Ваше императорское величество, не гневайтесь на него и не карайте.

Николай I. Нехорошо, Василий Андреевич, не первый день знаем друг друга. Тебе известно, что я никого и никогда не караю. Карает закон.

Жуковский. Я приемлю на себя смелость сказать — ложная система воспитания… то общество, в котором он провел юность.

Николай I. Общество! Уж не знаю, общество ли на него повлияло или он — на общество. Достаточно вспомнить стихи, которыми он радовал наших «друзей четырнадцатого декабря».

Жуковский. Ваше величество, это было так давно!

Николай I. Он ничего не изменился.

Жуковский. Ваше величество, он стал вашим восторженным почитателем…

Николай I. Любезный Василий Андреевич, я знаю твою доброту. Ты веришь этому, а я нет.

Жуковский. Ваше величество, будьте снисходительны к поэту, который призван составить славу отечества…

Николай I. Ну нет, Василий Андреевич, такими стихами славы отечества не составишь. Недавно попотчевал… История Пугачева. Не угодно ли? Злодей истории не имеет. У него вообще странное пристрастие к Пугачеву. Новеллу писал, с орлом сравнил!.. Да что уж тут говорить! Я ему не верю. У него сердца нет. Пойдем к государыне, она хотела тебя видеть. (Выходит в колоннаду.)

Негр снимается с места, идет вслед за Николаем I. Жуковский тоже выходит, смотрит вдаль, кому-то исподтишка грозит кулаком. Воронцова и Воронцов выходят навстречу Николаю I, кланяются.

Воронцова. Sire!..[34]

Воронцов. Votre Majesté Impériale!..[35]

Уходят. В зимний сад, не со стороны колоннады, а сбоку, пробирается в мундире и в орденах Богомазов, устремляется в чащу.

Долгоруков. Осторожнее, место занято.

Богомазов. Ба! Князь! Да вы, как видно, отшельник?

Долгоруков. Вы тоже. Ну что же, присаживайтесь. Что-что, а шампанское хорошее.

Богомазов. Бал-то каков? Семирамида, а? Любите, князь, балы?

Долгоруков. Обожаю. Сколько сволочи увидишь!

Богомазов. Ну-ну, Петенька, вы смотрите!

Долгоруков. Я вам не Петенька.

Богомазов. Ну что там — не Петенька. Вы, князенька, недавно пеленки пачкали, а я государю своему действительный статский советник.

Долгоруков. Я вынужден, ваше превосходительство, просить вас не выражаться столь тривиально.

Богомазов. На балу цвет аристократии, князь!

Долгоруков. На этом балу аристократов счетом пять человек, а несомненный из них только один я.

Богомазов. Одначе! Это как же? Любопытен был бы я знать.

Долгоруков. А так, что я от святого происхожу. Да-с. От великого князя Михаила Всеволодовича Черниговского, мученика, к лику святых причтенного.

Богомазов. На вас довольно взглянуть, чтобы видеть, что вы от святого происходите. (Указывает вдаль.) Это кто, по-вашему, прошел, не аристократ?

Долгоруков. Уж на что лучше. У любовницы министра купил чин гофмейстера. При всей своей подлой наружности соорудил себе фортуну!

Богомазов. Хорошо, Петенька, а это? Ведь это княгиня Анна Васильевна?

Долгоруков. Она, она. Животрепещущая старуха! Ей, ведьме, на погост пора, она по балам скачет!

Богомазов. Ай да язык! С ней это Иван Кириллович?

Долгоруков. Нет, брат его, Григорий, известная скотина.

Богомазов. Смотрите, князь, услышит вас кто-нибудь, нехорошо будет.

Долгоруков. Авось ничего не будет. Ненавижу! Дикость монгольская, подлость византийская, только что штаны европейские… Дворня! Холопия! Уж не знаю, кто из них гаже.

Богомазов. Ну конечно, где же им до святого мученика Петеньки!

Долгоруков. Вы не извольте остриться.

Пьют.

Сам был.

Богомазов. Его величество?

Долгоруков. Он.

Богомазов. С кем разговаривал?

Долгоруков. С арабской женой. Что было!.. Поздно изволили пожаловать.

Богомазов. А что?

Долгоруков. Руку гладил. Будет наш поэт скоро украшен опять.

Богомазов. Что-то, вижу я, ненавидите вы Пушкина.

Долгоруков. Презираю. Смешно! Рогоносец. Здесь tet-à-tete,[36] а он стоит у колонны в каком-то канальском фрачишке, волосы всклоченные, а глаза горят, как у волка… Дорого ему этот фрак обойдется!

Богомазов. Слушок ходил такой, князь Петр, что будто он на вас эпиграмму написал?

Долгоруков. Плюю на бездарные вирши. Тсс, тише.

В сад входит Геккерен, через некоторое время — Пушкина.

Геккерен. Я следил за вами и понял, почему вас называют северной Психеей. Как вы цветете!

Пушкина. Ах, барон, барон…

Геккерен. Я, впрочем, понимаю, как надоел вам рой любезников с их комплиментами. Присядьте, Наталья Николаевна, я не наскучу вам?

Пушкина. О нет, я очень рада.

Пауза.

Геккерен. Он сейчас придет.

Пушкина. Я не понимаю, о ком вы говорите?

Геккерен. Ах, зачем так отвечать тому, кто относится к вам дружелюбно? Я не предатель. Ох, сколько зла еще сделает ваша красота!.. Верните мне сына. Посмотрите, что вы сделали с ним. Он любит вас.

Пушкина. Барон, я не хочу слушать такие речи.

Геккерен. Нет, нет, не уходите, он тотчас подойдет. Я нарочно здесь, чтобы вы могли перемолвиться несколькими словами.

В сад входит Дантес. Геккерен отходит в сторону.

Дантес. Проклятый бал! К вам нельзя подойти. Вы беседовали с императором наедине?