Однако под иудаизмом автор понимает не произведения Моисея и пророков в их истинном духовном смысле, но плотское, неправильное их понимание. Ветхий Завет для автора — это, скорее, христианство под покровом. Он подвергает его аллегорическому мистическому толкованию, подобно Филону, пользуясь тем же методом и внося философию платонизма. Он слишком далеко заходит в этой аллегоризации и, похоже, отрицает буквальное историческое значение Ветхого Завета. Он утверждает, например, что Богу никогда не были угодны жертвоприношения и посты, соблюдение субботы и поклонение иудеев в храме, но Ему было угодно чисто духовное поклонение; и что законы о питании вообще касаются не употребления в пищу чистых и нечистых животных, а отношения к разным типам людей, разным добродетелям и порокам. Его хилиазм также основан на аллегорическом толковании и свидетельствует об иудействующих тенденциях не больше, чем у Иустина, Иринея и Тертуллиана. Он усматривает в шести днях творения символ шести исторических тысячелетий трудов, за которыми последует седьмое тысячелетие покоя, а потом — восьмое тысячелетие вечности, которое предвещает еженедельный День Господень. Плотское иудейское толкование Ветхого Завета — дьявольское извращение. Христиане, а не иудеи — подлинный Божий Израиль, которым по праву принадлежит ветхозаветное Писание.

Таким образом, Варнава провозглашает полное отделение христианства от иудаизма. В этом отношении он идет дальше, чем все остальные послеапостольские авторы. На этом основании его обвиняли в нездоровом ультрапавлианстве, граничащем с антиномианством и еретическим гностицизмом. Но это несправедливо. По духу он близок Павлу, ему недостает только глубины, мудрости и проницательности. Павел в Галатам и Колоссянам тоже учит бескомпромиссному отношению к иудейскому обрезанию, субботствованию и склонности к церемониям, если считать их основанием для оправдания и связывающим совесть игом; однако он оправдывал закон Моисея как школу для приготовления к христианству. Варнава не обращает на это внимания, он смотрит только на отрицательную сторону. Однако он тоже признает новый закон Христа. Он делает несколько проницательных замечаний по поводу христианской философии. Его можно назвать ортодоксальным гностиком. Он занимает промежуточное положение между святым Павлом и Иустином Мучеником, подобно тому как Иустин Мученик стоит между Варнавой и Александрийской школой. Климент и Ориген, выступавшие против его хилиазма, приветствовали его рвение к более высокому христианскому знанию и его аллегорические толкования, затемняющие собственно историческое понимание Ветхого Завета.

Послание Варнавы обладает существенной исторической, догматической и апологетической ценностью. Варнава подтверждает основные факты и учения Евангелия. Он свидетельствует о всеобщем соблюдении воскресения «на восьмой день», как радостного воспоминания о воскресении Христа, строго отличного от иудейской субботы в день седьмой. Он впервые ясно высказывается в пользу канонического авторитета Евангелия от Матфея (хоть и не называет его), цитируя из него следующий фрагмент: «Много званых, а мало избранных», с торжественным указанием на цитату из Писания: «Написано»[1312]. Он приводит также (гл. 5) слова Христа о том, что Он пришел «призвать не просто людей, но грешников», которые упоминаются у Матфея (Мф. 9:13). У него есть параллели к ряду мест евангелий, посланий Павла, 1 Петра и Апокалипсиса. У него много прямых цитат из Ветхого Завета, особенно из Пятикнижия, Псалтири и Исайи; он цитирует также 4 Ездры и книгу Еноха[1313].

2. Автор. Это послание впервые цитируют Климент Александрийский и Ориген как произведение апостола Варнавы, сыгравшего важную роль в истории ранней церкви[1314]. Ориген, похоже, причислял его сочинение чуть ли не к богодухновенным Писаниям. В Синайской Библии IV века оно, под заглавием «Послание Варнавы», начинается сразу после Апокалипсиса (на той же странице 135, вторая колонка), как будто является частью Нового Завета. Отсюда мы можем сделать вывод, что в некоторых церквях оно читалось как церковное произведение «второстепенного порядка», подобное посланию Климента, посланию Поликарпа и «Пастырю Ермы». Евсевий и Иероним считают автором Варнаву, но относят послание к «неподлинным» или «апокрифическим» произведениям[1315]. Представляется, что они сомневались в авторстве, но не в подлинности послания. Исторические свидетельства в пользу авторства Варнавы достаточно сильны, их признают все древние авторы и несколько более поздних критиков[1316].