Новости из Рима приходили тревожные. Марк Антоний и Лепид объявлены врагами народа второго класса. Затем Гай Клодий, легат, которого Брут оставил управлять Аполлонией, написал Бруту, что он слышал, будто Марк Антоний затевает полномасштабное вторжение в Западную Македонию, чтобы вызволить своего брата. Клодий заперся с македонским легионом в Аполлонии и убил Гая Антония. Логика его была железной: когда Антоний узнает, что его брат мертв, он отменит вторжение.

О Гай Клодий, зачем ты это сделал? Марк Антоний — inimicus. Он не в том положении, чтобы пытаться куда-то вторгнуться, даже ради спасения брата!

Тем не менее, ужаснувшись тому, что может учинить Антоний, узнав, что его брат мертв, Брут оставил в Вифинии близ реки Граник несколько своих легионов, приказал остальным вернуться на запад, к Фессалонике, а сам помчался вперед — узнать, что происходит на македонском берегу Адриатики.

Ничего. Когда он в конце июля достиг Аполлонии, его македонский легион усердно рыскал повсюду, ища, где прячутся войска Антония. По слухам, они уже вторглись.

— Но слухи не подтвердились, — сказал ему Гай Клодий.

— Клодий, тебе не надо было казнить Гая Антония!

— Конечно, я должен был казнить его, — возразил нераскаявшийся Гай Клодий. — По-моему, распрекрасно, что мир избавился от него. Кроме того, я ведь говорил тебе, что если Марк узнает о смерти брата, он даже не попытается спасти его труп. И я оказался прав.

Брут вскинул руки — кто может вразумить кого-то из Клодиев? Они всегда были сумасшедшими. И он снова отправился на восток в Фессалонику, где нашел свои легионы и Гая Флавия Гемицилла, приступившего к своим обязанностям.

А там и Кассий дал о себе знать. Он сообщил пораженному Бруту, что Сирия окончательно в его ведении, что Долабелла мертв, а он планирует вторжение в Египет, чтобы наказать его царицу за то, что та ему не помогла. На это потребуется два месяца, писал Кассий, после чего он пойдет на парфян. Из Экбатаны необходимо изъять семь римских орлов, что были отобраны у Красса при Каррах.

— На некоторое время Кассий будет занят, — сказал Гемицилл, один из тех молодцов, которых римская знать выдавала десятками, педантичный, эффективный, разумный и хитрый. — Пока он занят, твоему войску было бы полезно принять боевое крещение в какой-нибудь небольшой кампании.

— Небольшой кампании? — осторожно переспросил Брут.

— Да, против фракийских бессов.

Оказалось, что Гемицилл подружился с фракийским царевичем Раскуполидом, чье племя подчинялось царю бессов Садале. Бессы были основным народом, населявшим внутренние земли Фракии.

— Я хочу, — сказал Раскуполид, представленный Бруту, — независимости для моего племени и статус друга и союзника римского народа для себя. В ответ на это я помогу тебе в войне против бессов.

— Но они грозные воины, — возразил Брут.

— Да, действительно, Марк Брут. Однако они имеют свои слабости, и я их знаю. Используй меня как советника, и я обещаю тебе в течение месяца победу над бессами и большие трофеи, — сказал Раскуполид.

Как и другие прибрежные фракийцы, Раскуполид не выглядел дикарем. Никаких татуировок, ничего экзотического в одежде. Говорил он на классическом греческом и вел себя как цивилизованный человек.

— Ты — вождь своего племени, Раскуполид? — спросил Брут, чувствуя, что тот чего-то недоговаривает.

— Да, но у меня есть старший брат Раскус, который считает, что он должен быть старшим вождем, — признался Раскуполид.

— И где этот Раскус?

— Ушел, Марк Брут. Он не представляет опасности.

Он тоже не представлял опасности. Брут повел свои легионы в самое сердце Фракии, каким считалась огромная территория между реками Данубий и Стримон и Эгейским морем. Эта скорее низменность, чем возвышенность исправно родила пшеницу даже в разгар жуткой засухи, которой, казалось, не будет конца. Прокорм армий очень дорого стоил, но с зерном бессов, нагруженным на длинную вереницу повозок, Брута уже практически не пугала зима.

Кампания длилась весь секстилий, и в конце месяца Марк Юний Брут, абсолютно не военный человек, под началом Цезаря занимавшийся одними бумагами, одержал-таки победу. С небольшими потерями, но армия провозгласила его победителем прямо на поле сражения, что обеспечило ему право на личный триумф. Царь Садала сдался, он пойдет в составе парада. Раскуполид стал бесспорным правителем Фракии, его уверили, что он получит статус друга и союзника Рима, как только сенат ответит на рапорт Брута. Ни Раскуполиду, ни Бруту даже в голову не пришло поинтересоваться, что сталось с Раскусом, старшим братом Раскуполида, которому было отказано в праве стать старшим вождем. А Раскус, надежно спрятавшись в укромном месте, отнюдь не собирался им сообщать, что спит и видит Фракию своим царством.

В середине сентября Брут второй раз пересек Геллеспонт и забрал легионы, которые оставлял в лагере на берегу реки Граник.

Затем он услышал, что Октавиан и Квинт Педий стали консулами, и в отчаянии написал Кассию, умоляя его отказаться от всех кампаний против Египта или парфян. Он должен идти на север и соединить свои силы с силами Брута, потому что это чудовище Октавиан контролирует Рим. А это значит, что все теперь изменилось. Ребенку-разрушителю дали в руки самую большую и самую сложную в мире игрушку.

В Никомедии Брут узнал, что губернатор-освободитель Луций Тиллий Кимбр вышел из Понта, чтобы соединиться с Кассием, но оставил Бруту флот в шестьдесят военных кораблей.

Брут направился в Пергам, где потребовал дань, но не попытался вмешаться в распоряжения Цезаря относительно Митридата Пергамского, которому было позволено сохранить свое маленькое «государство» при условии, что он сделает весомый вклад в военный денежный сундук Брута. Митридату ничего не оставалось, кроме как сделать такой вклад.

В ноябре Брут прибыл в Смирну, там осел и стал ждать Кассия. Все деньги, которые он взял у провинции Азия, давно ушли. Осталось только храмовое богатство в форме золотых и серебряных статуй, предметов искусства, посуды. Подавляя угрызения совести, Брут конфисковал все и везде, потом расплавил и начеканил монет. Если Цезарь мог отчеканить свой профиль на монетах при жизни, это же может сделать и Марк Брут. Таким образом, на монетах Брута появился его профиль с разными символами акции освободителей на другой стороне: колпак свободы, кинжал, слова AID MAR («мартовские иды»).

Все больше и больше людей присоединялось к нему. Марк Валерий Мессала Корвин, сын Мессалы Нигера, прибыл в Смирну с Луцием Геллием Попликолой, когда-то близким другом Антония. Откуда-то вынырнули братья Каски и Тиберий Клавдий Нерон, самый нелюбимый, неумелый легат Цезаря, в сопровождении близкого родственника из рода Клавдиев, Марка Ливия Друза Нерона. И что важно, Секст Помпей, контролирующий море к западу от Греции, показал, что он не чинит препятствий освободителям.

Единственной проблемой в штате Брута был сын Лабиена, Квинт, который по жестокости мог превзойти своего отца. Брут не знал, как ему поступить с Квинтом Лабиеном, прежде чем тот уничтожит его. Ответ дал Гемицилл.