странным; но так как они не слыхали распоряжений принца и были твердо уверены в преданности своего капитана королю, то подумали, что он действует по каким-нибудь тактическим соображениям.

Между тем, в сущности, Реджинальд изменился не только с нравственной, но и с политической стороны. Эта перемена была так глубока, что он готов был пасть первым в бою с ожидаемыми преследователями, лишь бы вместе с тем был уничтожен весь конвой принца Руперта, а уводимые им пленники и пленницы были спасены. Приглядевшись поближе к грязной оборотной стороне внешне блестящего роялизма, он почувствовал к нему такое же непреодолимое отвращение, какое побудило и его двоюродного брата Юстеса покинуть роялистов.

Теперь, в особенности за последний день, отвращение это достигло такой непреодолимой силы, что сделало из прежнего ярого роялиста такого же ярого республиканца, мечтавшего о том, как бы сбросить с себя опротивевший ему королевский мундир, которым раньше он так гордился. Он очень жалел о том, что не сделал этого до сих пор, отстав где-нибудь по дороге сюда, например в Мичельдине. Там был удобный случай. Стоило ему войти в первый попавший дом и заявить о своем намерении, его встретили бы с распростертыми объятиями и помогли бы ему присоединиться к парламентским войскам.

Напряженно вслушиваясь, не раздастся ли в ночной тиши шум погони со стороны Уэстбери, Реджинальд молил судьбу, чтобы его страстное желание осуществилось. Как был бы он счастлив, если бы вдруг из-за поворота дороги показался несущийся отряд зеленой конницы и раздался бы ее грозный военный клич: «Бог и парламент!» Только одно это и могло еще спасти Вегу. Но нужно, чтобы это случилось вовремя, немедленно; через какой-нибудь час прекрасная девушка будет уже за крепкими стенами Берклей-Кессля, куда и он должен будет последовать, лишенный всякой возможности помочь несчастной жертве роялистской разнузданности. Там он ценою даже своей жизни не будет в состоянии спасти ее. Да, теперь под очистительными чарами любви к Веге прежний себялюбивый Реджинальд Тревор охотно отдал бы за эту девушку свою жизнь.

Кругом царила глубокая тишина. Шумели только воды, да изредка слышался крик ночной птицы, перепархивавшей в ветвях деревьев. Стучали копыта и бряцали удила лошадей. Шумела в воде переправлявшаяся часть конницы. На далекое же расстояние кругом все было погружено в безмятежный ночной покой.

Так прошло сколько-то времени. Вдруг донесшийся издали смутный гул заставил Реджинальда встрепенуться и более прежнего напрячь слух. Беспрепятственно сиявшая в эту минуту луна ярко освещала красивое и мужественное лицо молодого человека. Посторонний наблюдатель мог бы заметить теперь на этом лице, до сих пор таком печальном, и в его открытых блестящих глазах выражение безумной радости.

Как принц Руперт со своими друзьями опасался погони со стороны Уольвейна, так Реджинальд Тревор желал ее. Он был уверен, что пленницы через кого-нибудь из своих людей или преданных друзей из местного сельского населения да ухитрились сообщить сэру Ричарду о надвинувшейся на них грозной опасности. Получив об этом известие, храбрый полковник, конечно, ни минуты не промедлит и с отрядом сейчас же бросится на помощь к своей невесте и ее сестре. Догадавшись на месте, что принц забрал в плен всю семью Поуэль и, поджегши усадьбу, с этой живой добычей поспешил назад в один из своих городов, сэр Ричард попытается догнать его и отбить у него драгоценную добычу. Иначе не могло быть. И вот теперь эта погоня действительно уже приближается.

Убедившись в том, что не ошибся в своих ожиданиях, Реджинальд вернулся к своим драгунам, но в полной нерешительности: сдаться сразу неприятелю или до конца исполнить принятое на себя обязательство защищать интересы знамени, которому служил столько времени? Заметили и солдаты приближение погони и, приготовив мушкеты, ожидали команды открыть огонь, но ожидали напрасно. Даже тогда, когда зеленая конница была уже совсем близко и по всей окрестности разнесся ее бодрящий клич: «Бог и парламент!» — Реджинальд Тревор молчал и не делал никаких распоряжений к обороне.

Положим, солдаты были довольны бездеятельностью своего начальника. Они видели, что противник во много раз превосходит их своей численностью. Схватиться с таким сильным неприятелем — значило прямо идти на верный и бесславный убой. Поэтому будет гораздо лучше, если начальник крикнет: «Прошу пощады!» — тогда и они охотно присоединят к его голосу свои голоса.

Их желание исполнилось немного спустя, когда оба отряда сошлись лицом к лицу.

Впереди зеленых кавалеристов сэра Ричарда Уольвейна летел Юстес Тревор с обнаженной саблей в руке. Он первый узнал своего кузена в начальнике неприятельского отряда и несся прямо на него. Едва успел обнажить свою саблю Реджинальд, как она с громким лязгом скрестилась с шпагою Юстеса.

— А, наконец-то! — весь дрожа в пылу воинственности вскричал Юстес. — Наконец-то мы встречаемся с оружием в руках и можем выполнить свой уговор. Исполняя его, я кричу вам: «Без пощады!»

— А я, — ответил Реджинальд, — кричу: «Прощу пощады!»

Пораженный этой неожиданностью, Юстес поспешно опустил оружие и спросил:

— Как мне понимать ваши слова, капитан Реджинальд Тревор?

— Понимайте их, капитан Юстес Тревор, в том смысле, что я не служу больше ни принцу, ни королю, а с этой минуты посвящаю себя и свое оружие на службу парламенту, — пояснил Реджинальд.

— О, да благословит тебя Бог, дорогой Редж! — мгновенно переменив свой враждебный тон на сердечный, произнес обрадованный Юстес и протянул кузену руку. — Какое счастье… Я думал, мы будем крошить друг друга, а ты вот как…

— Ну, я-то едва ли стал крошить тебя, но предоставил бы тебе удовольствие крошить меня на какие угодно мелкие части, — с улыбкой заметил Реджинальд.

— Разве?.. Да ты совсем изменился, Редж, прямо до неузнаваемости! Что такое случилось с тобою?.. Впрочем, теперь не время для таких разговоров…

— Действительно, не время, Юст. Видишь, как улепетывают принц Руперт с Ленсфордом и со своими пленниками…

— Вижу. Ну, мы их немножко подзадержим… Ты ведь теперь с нами, Редж?

— Конечно, с вами, Юст. Соединим наши отряды — мой, как заметно, ничего не имеет против этого хотя бы из одного чувства самосохранения, — и марш вслед за разбойниками!

Подоспевший в это время сэр Ричард решил,