есть добровольно]. Закон предполагает, что справедливее, чтобы тот, кому было уступлено нечто, определил ценность предмета, чем тот, который добровольно уступает. В большинстве случаев владельцы известного предмета и те, которые желают им овладеть, оценивают его неодинаково. Всякий ценит очень высоко свою собственность и то, что он отдает. Но обмен может произойти лишь в той цене, которую определяет получающий этот предмет; однако он должен определять ценность предмета не во столько, во сколько она ему представляется, когда он им владеет, а во столько, во сколько он его ценил прежде, чем владел им.

§ 2. Затруднителен также следующий вопрос: следует ли дозволять отцу все и подчиняться ему во всем, или же, будучи больным, следовать более врачу, а при избрании стратега избрать знающего военное дело. Также, следует ли стараться более услужить другу, чем нравственному человеку, или, наконец, следует ли прежде возвратить долг человеку, услужившему мне, чем дать взаймы деньги другу, если нельзя сделать то и другое одновременно. Нелегко с точностью определить все подобные затруднения, ибо здесь играют роль многие и разнообразные условия: важность или маловажность объекта, нравственная красота действия и т. д. Но ясно, что мы не обязаны во всем следовать одному и тому человеку. Что касается услуг, то в большинстве случаев их следует ранее возвратить, а потом уже помогать другу, точно так же как ранее следует вернуть долг, чем давать другу деньги в долг. Но и это не всегда верно, например, если кто-либо выкупит другого у разбойников, то не следует ли и его, кто бы он ни был, выкупить ранее, чем отца, или вернуть ему деньги по его требованию, даже если б он не был в плену. Ведь следует думать, что отца должно выкупить ранее, чем самого себя. Итак, как уже было сказано, вообще следует возвращать долг; если же эти деньги потребуются на более прекрасное и необходимое дело, то следует сделать исключение из указанного правила. Может даже случиться, что воздаяние благодеяния не будет вовсе справедливым действием, как, например, если какой-либо подлый человек поможет другому, честность которого ему известна, то этому пришлось бы оказать взамен благодеяние человеку, которого он считает подлым. Иногда также мы не обязаны дать в долг человеку, который ранее давал в долг, ибо этот одолжил деньги в уверенности, что получит их обратно, так как он дал их честному человеку, последний же не может надеяться получить их обратно от дурного. Если такие условия даны в действительности, то требования обеих сторон различны. Даже если бы в действительности это было не так, но они думали бы, что условия таковы, то они поступили бы не безнравственно [то есть первый – дав в долг второму, второй – не дав первому]. Здесь подтверждается мысль, несколько раз нами высказанная, что определения, касающиеся страстей и действий, настолько же точны, как и объекты, коих касаются эти определения. Итак, ясно, что не всегда следует возвращать тем же самым оказанную услугу и не всегда следует слушаться отца; ведь не все же приносится в жертву Зевсу. Итак, обязанности по отношению к родителям и братьям, друзьям и благодетелям различны, но всем им следует уделять свойственное им и приспособленное к их обстоятельствам. Так люди и поступают. На свадьбу они приглашают родственников, так как они принадлежат к одному роду и племени, и обстоятельства последнего их интересуют; по той же причине и похороны касаются главным образом родственников. Что касается средств для жизни, то ими ранее всего следует снабжать родителей, так как мы их должники и так как прекраснее сохранить жизнь виновникам нашего бытия, чем нашу собственную. И почет мы обязаны воздавать родителям, как богам, но не всякого рода почет, ибо не один и тот же почет должен быть воздаваем отцу или матери, мудрецу или стратегу, а тот, который соответствует отцу, и тот, который соответствует матери. Вообще говоря, мы обязаны высказывать почтение каждому старшему лицу, вставая перед ним, уступая ему почетное место и т. д. Что касается братьев и друзей, то здесь должна быть полная откровенность и общность во всем. Точно так же должно стараться уделить родственникам свойственное им, а также филетам, согражданам и остальным и стараться определить, что каждому приличествует ввиду его родства, достоинства или полезности. Подобное определение легко по отношению к родству, труднее по отношению к чужим. Но это не должно нас удерживать; мы должны стремиться, насколько возможно, к подобным определениям.

§ 3. Затруднителен также вопрос, можно ли прекращать дружбу с лицами, которые с течением времени изменились. Что касается людей, дружба которых основана на пользе или на наслаждении, то, кажется, нет ничего неразумного в прекращении дружбы, когда люди перестали обладать теми качествами, ради которых существовала дружба. Естественно, что с их уничтожением прекращается и сама дружба. Не следует осуждать того, кто, заботясь лишь о пользе или наслаждении, делает вид, что любит человека за его характер; большая часть неприятностей между друзьями возникает, как я сказал с самого начала, когда они считают причиной своей дружбы иную, чем существующую в действительности. Если кто-либо, обманываясь, полагает, что его любят за его нравственные качества, в то время как друг не подавал ему никакого повода к подобному мнению, то первый пусть сам обвиняет себя. Если же он обманут и кто-либо лишь представлялся его достойным другом, то справедливо обвинять обманувшего, и следует относиться к нему строже, чем к подделывателю монеты, так как здесь преступление касается объекта гораздо более важного. Ну а если кто-либо подружится с человеком, считая его хорошим, а он впоследствии станет дурным и окажется таковым, следует ли еще его любить? Или же это невозможно, и справедливым должно признать, что привлекательно не все, а лишь хорошее; дурное же непривлекательно и не может быть нравственной обязанностью любить его. Ведь не должно любить дурного и не должно уподобляться дурному. Сказано ранее, что равный становится другом равного. Итак, следует ли тотчас разорвать подобную дружественную связь? И следует ли поступать так всегда и со всеми или лишь с теми, кто неизлечимо испорчен? Тем, которые могут еще исправиться, следует подать помощь, притом скорее нравственную, чем материальную, которая настолько важнее и прекраснее материальной помощи и особенно свойственна дружбе. Если же кто-либо прекращает дружбу, то он поступает не безнравственно: ведь дружил он не с этим [теперешним] человеком; видя невозможность излечить изменившегося друга, он оставляет его. Но предположим, что один останется тем же человеком, другой же, нравственно совершенствуясь, далеко превзойдет первого добродетелью, следует ли второму относиться