У имперской правящей элиты были свои порядки, язык, календарь, культура, свои печати. Хотя и там между народом и чиновничьей элитой была пропасть. «И в старом Китае апологеты официальной традиции были убеждены в том, что «глупый народ», как называли они серую, безмолвствующую массу внизу, не имеет собственной культуры и способен лишь неумело и бездумно подражать просвещенным верхам общества», – пишет В. В. Малявин. Однако и у нас черты народного быта противостояли дворянской культуре. Жизнь дворян текла совершенно в ином русле, нежели жизнь простого народа. Это сближает две наши страны. В российском и китайском обществе всегда присутствовала идея служения своему народу, верности собственной культуре (в противовес Западу). Будда, умирая, нарекал ученикам быть самим себе светильниками и полагаться только на самих себе. Успех в жизни может прийти только через учение: «Да будет вам светильником учение, к учению прибегайте, ни к чему другому не прибегайте». Что же касается награды, то память народа – это лучшая и самая высокая из наград.

Памятник китайским деньгам

Обе великие империи, России и Китай, прошли через периоды катастроф и потрясений. Но подумать только: всего сто с небольшим лет тому назад Николай II писал королеве Виктории (1899), высказывая глубокую тревогу в отношении будущей судьбы Китая и его народов. «Пугает сама идея крушения этой страны и возможности раздела ее между разными державами, и я считал бы это величайшим из возможных бедствий». Хотя основоположник отечественного китаеведения и буддологии академик В. П. Васильев (1818–1900) еще раньше, в известной речи «Современное положение Азии – китайский прогресс» (1883), произнес вещие слова… Можно положительно утверждать, что Китай имеет все данные, чтоб достигнуть самой высшей точки умственного, промышленного и вместе (с тем) политического прогресса. Его принцип глубокого уважения к науке, стремление всего народа учиться с необыкновенным напряжением, не стесняясь количеством лет, показывает, что там может вырасти нация самая образованная в свете, что она может создать ученых, которые могут не только разрабатывать науку сообща с остальным миром, но даже не остановятся на общем уровне. Китайская ученость старого времени хотя и неудовлетворительна, но она приучила их к критике, к глубокой тщательной разработке предмета. Тысячелетнее существование нации, устроившей всю жизненную обстановку собственными средствами, собственным соображением, придумыванием, обещает, что и новейшие открытия других народов по физическим предметам найдут в них усердных продолжателей и изобретателей. Китайцы могут отличиться и в артистическом, и в художественном отношении. Далее, нет ремесла, нет промысла, нет ни одной торговой ветви, в которой за китайца можно бы бояться, что он отстанет от других. И так как все это будет сделано тщательно и дешево, то мир может быть завален китайскими товарами.

«Может дойти дело даже до того, что китаец захватит все рынки и промыслы всего света. Рука об руку или даже идя впереди этого движения может возрасти до неимоверной степени и политическое могущество Китая. Довольно сначала заселить все находящиеся и теперь уже под властью Китая земли, как явится обширная империя с миллиардом народа развитого и деятельного. Захватив богатейшие в мире острова Восточного океана, Китай в одно и то же время может угрожать России и Индии, Америке и Западной Европе. При силе у него достигнет бессердечия вырезать всех непокорных, хоть весь мир. Весь мир будет населен одними только китайцами – вот до чего может разыграться фантазия будущего возможного, которое теперь называется невозможным». Иные из этих пророчеств великого синолога России уже стали реальностью, а иные, мы очень надеемся, вряд ли осуществятся, ибо китайцы – не самоубийцы.

В старой столице Китая Нанкине – ворота крепости

Время старых империй безвозвратно ушло в прошлое. Но означает ли это, что исчезает сама идея и форма империи?! Уверен, что нет… Некогда граф Гобино в книге «История персов» утверждал: царство Сассанидов как раз и было создано разноплеменной демократией, которая пришла на смену феодализму парфян. Но ведь и объединенная Европа (включая ее основные организации) создавалась по сути дела не только на землях, но и по модели великой Римской империи. Если так, почему бы и новой объединенной Евразии не быть созданной по примеру великих империй прошлого, некогда существовавших на необъятных просторах от берегов Тихого и Ледовитого океанов, включавших сотни народов, включая европейцев. Когда-то Наполеон мечтал о том, чтобы столкнуть Россию в Азию. Три—четыре века наши недруги пугали Европу русским «призраком», русскими «варварами», «казаками», «несущими угрозу» европейской цивилизации. И хотя отзвуки той большой лжи время от времени можно услышать и сегодня, и они, словно могильные призраки, оживают в коридорах большой политики, хотя и ныне, как писал Герцен (1868), под завесой «прав человека», скелеты Европы и Америки появляются из могил, чтобы во имя «благ цивилизации» отбросить «подрастающих Аттил и будущих Аларихов за Волгу и Урал», дальновидная, прагматичная, мудрая Европа – voilа comme on eўcrit l`histoire – чаще игнорирует эти печальные рудименты не столь уж и давнего исторического прошлого.

Более того, США с Европою сами стремятся протолкнуться в Азию. Они хотят присоединиться к евразийской империи (пока войдя в стальные сети и артерии нефтепроводов, газопроводов). Самые дальновидные и умные политики, бизнес все менее боятся России. Ведь Франции, Германии, Англии, Голландии, Дании угрожают не «татары и русские», а африканизация и «исламизация» их городов. Известный европейский политик Ф. Фонтен, вспоминая о трагических судьбах Рима, пишет в книге «Марк Аврелий»: «Так что нельзя уйти от вопроса: какие происшествия могут завтра разрушить, затормозить, сбить с пути нынешнее европейское общество? Гарантированы ли мы, что новые завоеватели, новые неудержимые орды переселенцев не уничтожат наши открытые, слишком хитроумные общественные структуры?» К тревожным раздумьям его побудила судьба Российской империи, рухнувшей на глазах, империи, более пространной и организованной, чем Римская империя, которую «строили люди, выдававшие себя за наследников Цезаря: белые и красные цари». Однако они (то есть мы с вами) «лгали: римский плуг никогда не пахал их земли». И тут же Фонтен зло продолжает: «Не всякий желающий может стать наследником Ромула. Пускай теперь этот плод византийского перевоплощения Империи ищет свои корни, где хочет: мериться с отсутствием меры – есть их наследственная проблема, не наша. Суть в том, что и самая крепко сцементированная империя может взорваться». Однако похоже, что и сама Европа может «взорваться» – под натиском «новых гуннов», обитателей стран Малой Азии, Африки и т. д. Подобно древнему Риму, она пустила в страны обитателей бывших колоний и полуколоний. И сегодня не знает уже, что с иными из них делать. Расширение европейского альянса имело как позитивные, так и негативные стороны. И вот Франция, Голландия и Англия отвергают единую европейскую конституцию, а немцы требуют референдума.

Европе важнее понять другое, то, что, как полагаю, недопонимает Фонтен. Ныне Европе во сто крат нужнее Россия, чем ей Европа (при глубочайшем уважении русских к ее культуре, знаниям и возможностям). Думается, суть этой дилеммы, выбора судьбы очень точно выразил Ж. Первулеско в новой книге «Путин и Евразийская империя», сказав: «…или Европа будет великоконтинентальной, евразийской, или ее не будет вообще». Вспомним, что и наиболее авантюрные геополитики Европы пытались насильственно решить эту проблему выхода в Азию (путем сокрушения России). Известно, чем закончились эти попытки. Войти и соединиться с Азией Европе можно лишь посредством России, только при ее дружеском лидирующем влиянии. Европейцам предстоит еще в полной мере осознать ту истину, которую в свое время высказал известный немецкий геополитик К. Хаусхофер (1869–1946). Он отмечал, что давление границ и тесность пространства «тяготеют над задыхающейся в тисках Внутренней Европой (Innereuropa)» и Европе во что бы то ни стало надо преодолеть эту свою тесноту и разорванность с пространством Евразии. Если этого не сделать, то, вероятнее всего, такую «изувеченную» и «слепую» Европу в таком «удушающе тесном жизненном пространстве» ожидает далеко не лучшее будущее, или же, как писал Шпенглер, «закат Европы».