Триана была центром производства керамики и гончарных изделий еще с римских времен и остается таковой до наших дней. В начале XVI века там было пятьдесят печей, в которых производили глазурованную керамику, кирпичи, черепицу и посуду. Но были также гончарные мастерские в Сан-Педро, Сан-Висенте и Табладе. Технология была старинной, но ей придал новый импульс блестящий тосканец Франческо Никулозо. Как и в случае мыла и тканей, Индии скоро стали большим рынком для глиняной посуды, поставки в раннее поселение Капарру близ Сан-Хуана на Эспаньоле, например, были особенно впечатляющими. После керамики шло золото: Севилья, благодаря своим долгим связям с исламом, в XV веке была кастильской столицей торговли золотом. Значение ее было общеевропейским: большая часть золота в то время поступала из Западной Африки (Буре, Лоби, Акан) в слитках или в виде песка через Севилью.

Также важна была книготорговля. Многие прославленные романы, о которых мы упоминали ранее, печатались искусным Якобом Кромбергером, уроженцем Нюрнберга, жившим в Севилье с 1500 года. Его красивые томики можно было купить на Аренале в Севилье или на Калье-дель-Мар (сегодня Калье-Гарсия-де-Винуэса), шедшей к Ареналю от собора. Среди покупателей было много искателей приключений, направлявшихся в Индии, которых печатные романы часто пьянили сильнее мансанильи и были изысканнее коньяка{1827}. Очередным литературным успехом стал сборник баллад, составленный Эрнандо дель Кастильо и опубликованный в 1511 году под названием «Candonero General». Отсюда Берналь Диас узнал о значении реки Рубикон, а Кортес мог ему напоминать Суллу или Мария. Эти отсылки, судя по запискам, много для них значили: Берналь Диас писал, что Кортес «перешел Рубикон», когда вступил в глубинные районы империи мешика, а Кортес в возвышенном стиле заявил, что соперничество между Гонсало де Сандовалем и Гарсия Ольгуином по поводу того, кто именно захватил императора Куаутемока, напомнил ему спор между Суллой и Марием по поводу пленения Югурты, царя Нумидии.

Вероятно, не менее важным для атлантической торговли был спрос на священные образа и переносные алтари, алтарные перегородки и экраны, изображения Богоматери или святого Мартина, Христа и святого Христофора – они производились в таком масштабе, что многие туземцы, войдя в контакт с кастильцами, по понятной причине предполагали, что у христиан целый пантеон богов.

В Севилье в начале XVI века было много лавок. Продавцы товаров – от кожевенников до торговцев шелком, от шляпников до портных, как правило, объединялись в гильдии – наполовину профсоюзы, наполовину религиозные братства, которые обосновывались на определенных «цеховых улицах» (кальес тальерес). У многих ремесленников не было специальных союзов, и они, как влиятельные торговцы гипсом, объединялись с другими (в данном случае – со строителями и каменщиками). И все же, гуляя по городу, мы нашли бы дублеты и брюки на Калье Генова, шляпы и арбалеты – на Калье-де-ла-Мар, подковы на Калье-де-Кастро, головные уборы и обувь на Градас, духи, галантерейные товары и украшения для женщин – на Калье-Франкос, белье на Калье-Эскобар, а деревянные, железные, стальные и золотые предметы, равно как и легкое оружие, – на Калье-Сьерпес. Впоследствии в 1526 году венецианец Наваджеро скажет, что Севилья отправляла в Индии не только зерно и вино, но также всю необходимую одежду{1828}.

Мы ведем речь еще о веке дерева. Из дерева в Севилье строили дома, делали повозки, лодки, чтобы поддерживать странный мост через реку, бочки, а также топили им печи. Таким образом, дерево было основой многих предприятий. Но местный дуб почти вырубили – поредели даже дубовые рощи Константины. Сосна считалась плохим материалом, так что дерево привозили из Англии, Галисии, Германии и даже Скандинавии. Еще одной переменой стал рост производства конопли для канатов, по большей части по берегам реки Гвадалквивир.

Итак, к началу 1520-х Испания имела не только язык для создания империи, как на том настаивал философ Небриха, не только множество людей, готовых на приключения и эмиграцию, но еще и Севилью – город, готовый стать столицей Нового Света. Сюда вернулся Колумб после своего великого плавания в 1493 году, сюда вернулся Элькано после своего кругосветного путешествия. Сюда вернутся представители Кортеса, а потом и сам Кортес после завоевания невероятной империи мешика. Из Севильи отплыли Педрариас, Бобадилья, Овандо и бедные иеронимитские настоятели. Отсюда в течение нескольких сотен лет на тысячах кораблей будут отправляться в Индии и возвращаться оттуда бесчисленные вице-короли, губернаторы и генерал-капитаны, военачальники, исследователи, миссионеры и поселенцы. Они будут привозить домой золото и серебро, шоколад и бирюзовые мозаики, сахар и кофе – а также потрясающие воспоминания о завоеваниях и невероятных приключениях, о которых и мечтать не могли всего поколение назад – разве что усердные читатели великого романтика, «сэра Джона Мандевилля».

Но конкистадоры жаждали не только славы и золота. Большинство из них верили, что самым долговременным благом от их открытий станет христианизация туземцев со всеми культурными последствиями. Они знали, как заявила испанская Корона в 1504 году, что они «облагораживают» эти земли христианами. Они вели свое завоевание с чистой совестью, уверенные в том, что несут цивилизацию, что в конце концов они позволят этому новому народу избавиться от отсталости. Кто мог усомниться в том, что они имели право осудить идею религии, основанной на человеческих жертвоприношениях или простом поклонении солнцу или дождю? Как писал один французский генерал XX столетия после того, как Франция оставила Северную Африку:

«Каждая эпоха имеет свой взгляд на жизнь, и он резко отличается от того, что был прежде или будет после. Манера в этой области переменчива и обычно влияет на нас больше, чем мы полагаем. Мы считаем себя свободными и разумными существами. Но всеми нами, хотим мы этого или нет, всего лишь играют великие волны идей, несущие нас вперед»{1829}.

Таково было и поколение испанцев 1500 года. Они знали, что их миссия – найти новые христианские души. Золото и слава держали их щит, на гербе которого сияло христианство.

Нельзя читать работ, написанных в XVI веке, не понимая, что колесо Фортуны вращается постоянно. Дюрер в 1515 году изобразил такое колесо на своей гравюре. «О, какими обидами и ударами терзает наше время Фортуна», – вспоминал эрудит Петер Мартир в письме к великому канцлеру Меркурино Гаттинаре в январе 1521 года{1830}. Летом предыдущего, 1520 года, дабы увековечить грядущую коронацию как императора тогда столь многообещающего юного героя Европы Карла V, были заказаны шпалеры под названием «Почести», созданные по картонам Бернарта ван Орлея – тогда самого известного живописца при самом просвещенном дворе Нидерландов. Сейчас они находятся в испанском дворце Ла-Гранха возле Сеговии. На одной из шпалер изображено колесо Фортуны. Богиня Фортуна бросает с одной стороны камни, с другой – розы; среди тех, кому она бросает розы, мы видим Цезаря в лодке, который легко мог бы быть Эрнаном Кортесом, самым знаменитым из конкистадоров. Теперь Фортуна начала осыпать розами Испанию, и так будет продолжаться еще два поколения, в течение которых испанцы – из Кастилии и Арагона, Галисии и Астурии, Страны Басков и Гранады – будут утверждать себя по всему Новому Свету, а на родине создавать новую объединенную страну, нацию, которой не будет равных{1831}.