Но в 1921 году партия взялась за них всерьёз. Свою роль сыграла и амнистия восставшим. В конце концов, наши части смогли полностью разгромить "антоновцев", в том числе и с помощью химического оружия.

Саша был очень удивлён. Про то что восставших крестьян травили ядовитым газом он ничего не слышал. Неужели в интернете всё так и есть? В той жизни Александр не интересовался этим и теперь его неприятно поразили методы борьбы советской власти со своими же крестьянами. Правда, была мысль что Валерий Александрович намеренно сгустил краски. Но зачем? Посеять сомнения в советской власти? А смысл? Всё равно тут собрались верные комсомольцы и коммунисты, которые наверняка регулярно пишут на него доносы. Преподаватель не боится последствий для себя? Он помотал головой, убедив себя что это не его дело. Мысленно поставив себя на место крестьянина в такой ситуации, Саша понял что принял бы точно такое же решение. Отдавать свой выращенный хлеб государству, обрекая себя и свою семью на голодную смерть? Нет уж, пусть ищут дураков в другом месте! Зубами бы рвал продотрядовцев! Хорошо что он сам родился уже после развала коммунизма, а то продолжал бы наивно верить что советская власть всегда была белой и пушистой. Конечно, Российская империя и современная Россия тоже не сахар, тут он признавал это… Да и вообще, любая власть в России жестока. Но, может, она и должна такой быть?

– Разрешите, Валерий Александрович? – спросил с места один из курсантов.

– Разрешаю, Молот. Спрашивай! – ответил преподаватель.

– Я хотел спросить… На что надеялись восставшие? Неужели думали жить отдельно от нашей страны? Это же глупо! Всё равно бы их раздавили рано или поздно!

– На что они надеялись, я не могу сказать точно… – сказал Валерий Александрович, прохаживаясь между партами в своей излюбленной манере. – Наверное, хотели просто выжить. Но одного они добились. После этого мятежа власть отменила продразвёрстку и ввела фиксированный продовольственный налог. Что ж, занятие окончено, все на выход! – сказал преподаватель, выходя из класса, а Саша подумал что не мешало бы пообщаться с ним получше, ему было очень интересно узнать те страницы советской истории о которых старались не упоминать.

Там же. Чуть позже.

Кремень.

– Валерий Александрович, не могли бы мы немного поговорить с вами? – спросил Кремень, отведя преподавателя в сторону. Тот посмотрел на него своими умными глазами и слегка улыбнулся.

– Почему нет, Сергей Борисович? Но, мне кажется, я знаю о чём вы хотите со мной поговорить… – ответил тот, печально усмехнувшись.

– И о чём же? – с любопытством спросил начальник лагеря. Валерий Александрович вынул папиросы, закурил и с наслаждением вдохнул горький дым.

– Как обычно… Чтобы я не рассказывал о правде, которая позволит сомневаться в политике партии и лично в товарище Сталине. Верно? – не глядя на Кремня, спросил он. Тот улыбнулся, преподаватель ему нравился. Что-то в нём было основательное и честное. Такому, образно говоря, можно доверить спину в бою.

– Верно! – признался он. – Только сегодня семь анонимок прочитал. Про "антоновцев". Во всех написано что вы паникёрствуете и сомневаетесь в правильности курса партии.

– Всего семь? – хмыкнул преподаватель, продолжая наслаждаться папиросой. – Я ожидал большего, штук 10 а то и 15.. Что ж, значит наши ребята думают, а не просто тупые болванчики. Сколько всего уже накопилось?

– Больше сотни! – ответил Сергей Борисович. – В самом деле, Валерий Александрович, попридержали бы вы коней? Я, конечно, не даю ходу всему этому, но мало ли?.. Не хочу лишиться отличного преподавателя и просто умного человека.

Преподаватель докурил папиросу и щелчком закинул её в урну. Которая стояла в метрах пяти от них. Кремень мельком подумал, получилось бы у него так же? Валерий Александрович повернулся к нему лицом и спросил:

– Сергей Борисович, вы же читали моё личное дело?

– Естественно. Это одна из моих обязанностей! – подтвердил Кремень, удивлённо посмотрев на своего подчинённого.

– Знаю. Тогда хочу кое-что пояснить вам, почему я, как вы иногда выражаетесь, нарываюсь. Я старый большевик, коммунист с 1920 года. Был среди тех кто штурмовал Зимний. Давил мятеж моряков в Кронштадте. Воевал против тех же "антоновцев". Проводил коллективизацию… Да много чего я делал! – махнул он рукой, доставая новую папиросу. Кремень видел что тот нервничает и удивился. За всё время службы, он видел своего подчинённого в таком виде, раза два.

– Понимаете, в чём дело… Партия для меня – всё! Благодаря ей я, третий сын в бедной крестьянской семье, вышел в люди. Я искренне верю что когда-нибудь, наши идеи распространятся по всему миру и, наконец, закончится непрерывная война с капиталистами и фашистами, и на Земле будет мир. Но… Вера в партию не закрыла мне глаза на её недостатки! На гнилых людишек, говоривших правильные речи и трескучие лозунги в которые они сами не верят! На все злоупотребления, которые совершают коммунисты на своих постах, пользуясь привилегиями. Я всё это вижу и пытаюсь бороться! Почему? Да потому что иначе, когда-нибудь, все эти недостатки накопятся, гнилые людишки-приспособленцы разложат партию и тогда… Тогда будет страшно, Сергей Борисович! Другие, честные коммунисты, видя это, разуверятся в партии, самоустранятся… и всё! Конец! Поэтому надо не скрывать свои ошибки, а наоборот, говорить о них, чтобы потом не повторять их! Чтобы люди видели, что возмездие настигнет всех, даже коммунистов, если они предали свои идеалы! Чтобы было честно, понимаете!! – в конце он уже почти кричал, и Кремень оглянулся, опасаясь что их могут подслушать. Но вокруг, метров на пятьдесят, никого не было.

– Успокойтесь, Валерий Александрович, я вас понял! – попытался он унять подчинённого. Но тот ещё не закончил:

– Вот, например, вчера и сегодня… Вы бы знали как я был рад когда наши парни начали задавать вопросы… Это значит, им интересно! Они хотят знать правду! Не приукрашенную правду! И ещё… Как они будут сражаться с будущими врагами если не понимают что теми движет? Что думают враги? На что надеются? О чём мечтают? Чтобы знать врага – надо понимать его! Именно это я и хочу вдолбить в них! Чтобы не только слепо исполняли приказы, но и думали! Ведь иначе, зачем им голова? Чтобы пилотку носить? Так этого мало! – он помолчал, докуривая вторую папиросу и снова заговорил: