её, и мы видим ещё и то, что творится у неё в гостиной. Так вот: эта милейшая синьора никогда не убирается! Никогда! Хотя на первый взгляд вполне приличная женщина. Ну как так можно! Не знаю. И пока не знаю, как её зовут. Зато точно знаю, что она подружка Эмилии. Это к ней Эмилия спешит по утрам на неназначенное свидание в новое китайское кафе, где они долго и чинно перекидываются новостями. И для Эмилии очень важно всегда самой за этот кофе платить. Утренний всегда на свои, хотя многие готовы были бы помочь – да просто угостить: в конце концов, главное – приятная компания. И даже вроде сами хозяева-китайцы готовы проставлять. Эмилия согласна, но для Эмилии принципиально: за утренний кофе она должна платить из своего кармана.

Спит она на паперти иезуитского храма Игнатия Лойолы. Не представляю, каким образом, но она всегда красиво и чисто одета. Спортивная, с короткой седой стрижкой. Единственное, что подводит её – улыбка в четыре зуба. И если она не «на работе» – то есть не помогает разобраться путнику с клубком мощёных улочек, то зависает в церквях или погружена в азартные игры. У нас внизу модное заведение – табачный прилавок, но хозяин держит там к тому же и тотализатор, а ещё втиснул два игровых аппарата – и какие-то очень ценные. «Раритетные», как сказал один официант из далёкого ресторана за рекой, который тоже приходит сюда играть. И страсти, бывает, в этой душной живопырке кипят нешуточные. В Италии вообще принято пытать судьбу, играть – ну как минимум в лотерею. Очень многие берут себе на сдачу билетик на счастье. А некоторые имеют привычку непременно заходить и покупать себе один по утрам. Эмилия предпочитает автоматы Lucky Lady’s. Иногда ведь даже как следует выигрывает. А ещё она ухаживает за садом возле крошечной церкви древнего братства. И совсем не пьёт.

Заметки полиглота

18 сентября. 23:14

Меня спросили: как будет «нет» на итальянском. А я и не знаю. Обычно на все вопросы отвечаю «бениссимо» (прекрасно, великолепно) или «си» (да) или «ноно со» (не знаю). Для прочих случаев подходит «бонжорно» (с добрым утром) и «транквилло» (не волнуйтесь, не беспокойтесь, расслабьтесь, не переживайте).

Памяти самого настоящего друга

17 октября. 3:23

А сегодня я встала и пошла-пошла-пошла. Нужно было куда-то идти. Пошла к Тибру. Хлеб взяла, думала птиц покормить… Он вообще животных очень любит. Несчастных везде находит, подбирает, в порядок приводит. Я как-то раз опять переехала и ремонт сделала – зову к себе, чай пить. Он в дом заходит, смотрит по сторонам – и вдруг по прямой на кухню, в своих мотоциклетных сапожищах, открывает окно нараспашку и говорит: «Давно уже так?» Я за ним посеменила. «Что? – спрашиваю. – Тут всё не так! Я всё сама придумала. Представляешь? Ремонт!» А он мне на кошку указывает. И правда, застряла между стволом и веткой. Молодая. На соседнем дереве. И молчит. Глаза в ужасе пучит. Но видно, что кричала. Устала. Давно. «Не знаю, – отвечаю. – Мы же вместе вошли!» Она слабо мяукнула и забилась. Он тотчас чуть ли не сам на дерево залезает, не получается, тогда спасательную бригаду вызывает, пожарная машина приезжает, лестница до неба, во дворе суета, бабушка счастливая плачет – её котейка. Вчера с вечера пропала, как в воду канула, а вот гляди-ко! Тут уже и торжественное вручение сбежавшей негодяйки, и дети, и их родители, и пожарники – все счастливы… Он поворачивается, довольный: «Ну чего? Чаю-то попьём или уже не успеваем?»

Он подкармливал белок у себя в парке около дома, сделал ручными, постоянно помогал приютам бездомных животных. Мимо зоомагазина едет – по тормозам бьёт: покупает мешок, в багажник закинет и звонит – у диспетчера спрашивает: куда корм сегодня везти? Над одним приютом постоянное шефство держал. В другом – с котом дружил. Завести в доме не мог себе позволить – одиночеством животное мучить. Попугая взял. Хвастался: вот приходишь с работы и не сидишь один как дурак, есть с кем поговорить! А потом расстраивался – попугай оказался бракованный. Он реагировал только на женский голос, прямо чуть ли не анекдоты рассказывал, а с ним всегда молчал. Пришлось снова водить женщин. Тут и надобность в попугае отпала. На самом деле он кошек любил. И сам был как кот – зеленоглазый. Наверное, поэтому и нет сейчас ни одной птицы.

Где-то вдали, у излучины, взвились две морские чайки. И всё – никого. Ни цапель, ни речных чаек, ни уток, ни голубей-попрошаек, ни перелётных…

Тогда мы пошли-пошли через мост в «наши» кварталы, туда, где круглосуточно празднует молодость свой разбег. Два крупнейших университета – итальянский и американский – соприкасаются там рукавами факультетов, а посреди этой студенческой кутерьмы бродят узкими улочками заворожённые туристы. Обычно тут всем чуть за двадцать. Целый город молодых людей. Но никого…

Мы шли пустыми каменными коридорами, в то время как мне необходимо было вдохнуть сейчас юностью. Это она принесла мне его. Мы никогда не могли точно вспомнить, как познакомились. У нас были многочисленные разные и практически уже легендарные версии. Мы могли их разыгрывать в качестве интермедий в каких-нибудь гостях. Помню только, что, после того как познакомились, – редко расставались. Мы были шальные и очень весёлые. Мы хотели влюбляться, жаждали приключений и знали, что найдём друг в друге утешение во всех испытаниях. Мы прожигали ночи, покоряли кого не попадя, а в дни душевных треволнений открывали заседания закрытого «клуба разбитых сердец», где иногда присутствовал и приглашённый докладчик. А ещё нас волновали судьбы искусства. Мы ведь только о том и говорили. Ну когда не хулиганили и не играли в преферанс. О, как он был благороден в этой игре! Ни один из моих приятелей не гнушался ободрать меня как липку. И только он улыбался мне на пике мизера и говорил: «Ты ведь не пойдешь сейчас с этой карты, правда?»

А ещё однажды мы вместе проехали 1680 км за шестнадцать часов. Я тогда попросила его взять хорошей музыки в дорогу, и он сказал: «О! У меня такая есть» – так бодро, что я испугалась. Не зря. Выяснилось: у него была целая коллекция дисков каких-то ужасных бабских трио, единственная приличная из которых – группа «Las Ketchup». Ужас! А ещё один раз мы давали интервью, и он сказал, что его любимый артист – Чак Норрис. Меня чуть не унесли. И я над ним страшно хохотала после этого всегда, а он всегда смущался. Ну любит трюки человек и 90 процентов сам в кино исполняет! А ещё мы на бис устраивали представления «Щука против МХАТа». Обличали друг друга в неверном подходе к системе Станиславского. Баттлы: школа представления vs школа переживания. По молодости шёл в ход и сценический бой. На непосвящённых производило впечатление. Вот такими – пьяными от юности – шатались мы по Москве. И при этом зверски работали. А когда ему было скучно на своих бесконечных гастролях, он писал мне длинные и смешные письма, почерком страшного троечника, а внизу предписывал: сдать в Бахрушинский музей. Это было тогда, когда и Интернета еще не было…

Никого… Куда бы я ни пошла – все улицы были пусты.

Сегодня был пуст даже Большой фонтан, который настоящий волшебник. Никогда не знаешь, что можешь встретить здесь, что может произойти. Придёт музыкант, фокусник или выступит духовой оркестр. Я вот думала посидеть там посреди пёстрой толпы студентов, туристов и римских бездельников. На ступенечках. Мне хотелось получить какой-то знак. В этом публичном одиночестве прислушаться к совсем другим вещам. И фонтан был пуст. И я впервые за много лет смогла разглядеть его чашу…

Мы пошли тогда в бар. Даже странно, что он был открыт и в полутьме даже нашёлся