Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грустно улыбнувшись, Сидни покачала головой.
— Дженни была совершенно несносной. Однажды она протянула веревочку через порог входной двери и пристроила над головой ведро воды. Думаю, она видела что-то подобное по телевизору. В субботу Стэн пришел к обеду, споткнулся о веревочку, и вода обрушилась на него. В результате на крыльце стало ужасно скользко.
Люк приподнял брови.
— И опасно.
— Именно. Если бы он шел с пустыми руками, может быть, и смог бы удержаться. Но он нес торт и цветы для меня. Стэн шлепнулся лицом вниз. — Она позволила себе криво усмехнуться. — Итак, мы снова попали в травмопункт.
К счастью, Люк подавил смешок.
— Извините, наверное, это не так уж и смешно. Последствий не было?
— Кроме сломанного носа, ни единого.
Сидни, видя мучения Люка, который изо всех сил сдерживал смех, расхохоталась. И сразу словно освободилась, будто скинула тяготившие ее воспоминания о неудавшемся браке.
— Я тоже разыграл пару шуточек, — сказал Люк.
— С кем? — спросила Сидни, ощущая, как нить понимания соединила их сердца.
— С папиными подружками. А их было много. Тогда я тешил себя мыслью, что именно мои проказы отпугивали всех этих девиц. Теперь-то я знаю, что папа просто любил разнообразие.
Она уловила перемену в его настроении. Ее улыбка тут же погасла, как свет на исходе дня.
— Вам было тяжело?
— Я подолгу с ним не виделся, и меня это вполне устраивало. Каждый раз при новой встрече я находил в его жизни новую женщину. Я ненавидел их всех, ведь мне хотелось, чтоб папа вернулся к маме и ко мне. Но он этого не желал. Теперь я только рад.
— А ваша мама часто встречалась с мужчинами? — Сидни осторожно сменила тему.
— Иногда. Когда это случалось, я изощрялся в роли защитника. Я все время лез к ним. — Он отпил шампанского и уперся локтями в стол. — Что вы предприняли, чтобы примирить Дженни со Стэном?
Вспоминая слезы сестры и их ссоры, Сидни печально улыбнулась.
— С ней было очень хлопотно. В течение нескольких месяцев я непременно каждый день отводила время для Дженни. Иногда мы играли в ищеек, ее любимую игру. Или ходили по магазинам. А иногда закрывались у меня в спальне, залезали на кровать и поглощали поп-корн в неимоверных количествах. Она просто хотела, чтобы я проводила время с ней, чтобы напоминала ей, что люблю ее.
— Так вот что главное!..
— Именно. И если вы решите встречаться с кем-нибудь… — она боялась поднять на него глаза, чтобы он не прочел в ее взгляде гораздо больше, чем она желала открыть ему, — позаботьтесь о том, чтобы Эмили знала, что вы ее любите.
— Возможно, проблемы могут не возникнуть, если мне предпринять попытки сейчас, пока она еще маленькая.
Сидни кивнула и проглотила внезапно образовавшийся в горле комок.
— Конечно. В таком случае ваши свидания станут частью ее жизни, чем-то привычным. Но…
Он вопросительно приподнял бровь.
— Что?
— Наступят времена, когда Эмили станет вести себя как эгоистка и требовать, чтоб вы проводили время только с ней.
Он напрягся.
— Я не пожертвую своими отношениями с дочерью ради кого бы то ни было. Я просто подумал, что ей будет лучше, если в ее жизни появится…
Люк снова стал расхаживать посреди кухни.
— Появится мать? — закончила за него женщина.
— Может быть. Я всегда хотел иметь брата или сестру. Мне было все равно, кого. Мне казалось, что замечательно, если есть с кем поиграть, с кем поделиться. Мне хотелось, чтоб и моя семья была полной. Вам повезло, у вас есть братья и сестра.
Сидни поняла, что никогда не станет частью его жизни. Ибо не сумеет подарить Эмили брата или сестру.
— Вы часто встречались с ними с тех пор, как живете в одном городе?
Он будто ударил ее кулаком в живот.
— Дженни учится в колледже. А мальчики заняты своей карьерой.
Он наклонил голову набок, услышав горькую нотку, и присмотрелся к ней более пристально.
— Разве вы не затем сюда переехали, чтобы быть поближе к ним?
— Я здесь на случай, если понадоблюсь им. Но, как вы заметили, они уже взрослые. У них своя жизнь. Они не нуждаются во мне, как раньше.
Сочувствие лилось из его темных глаз.
— Это, должно быть, тяжело…
Сидни решила прекратить этот разговор.
— Люк, не бойтесь встречаться с женщинами. Если встретите кого-нибудь, кто вам понравится, дерзайте. — Так лучше, подумала она, пусть он встречается с другими женщинами… с кем угодно, только не с ней. — Не верьте тому, в чем вечно себя упрекаете: вы не такой, как ваш отец. Иначе не стали бы так беспокоиться об Эмили. Я еще не видела более нежного и любящего отца, чем вы. — Ее душили слезы.
Он был хорошим отцом.
И мог стать любящим мужем. Какой-нибудь другой женщины, не ее. Ему не нужна бесплодная жена. Ему нужна та, что подарит ему еще детей… а Эмили — братьев и сестер.
Она снова почувствовала себя растерянной и неприкаянной. Ее братья и сестра не нуждались в ней. И Люк тоже.
Как страшно!
Повинуясь внезапному импульсу, Сидни подошла к нему, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. Она хотела, чтоб он понял: ее слова шли от сердца. И в то же время сознавала, что должна бежать, пока трясина желаний не поглотила ее.
Сидни резко отстранилась от него и протянула руку за своей сумочкой, собираясь уходить. Ей больше нельзя было оставаться.
Люк схватил ее за руку и притянул обратно к себе. Ее груди уперлись прямо ему в грудь. Она ощутила его твердое тело, его потрясающее тепло. Его руки обхватили ее и крепко сжали. Он медленно перевел взгляд на ее губы. Она желала его. Телом, сердцем и душой. И этот поцелуй был нужен ей, как воздух. Последний поцелуй.
Но Люк ждал, тянул, не спешил. Он приподнял ее подбородок, погладил по щеке. Острота ощущений волнами пронизывала ее.
— Скажи мне «нет», если не хочешь этого так же, как и я. — Его голос, охрипший от вожделения, эхом отозвался в ней.
— Нет. — Ее губы беззвучно шевелились. Страх заставлял ее солгать. Она знала, что его поцелуй освободит такую страсть, которую уже не унять. Но желание заглушило ее протест.
Едва заметно покачав головой, Люк накрыл ее губы своими. У Сидни помутился разум, она почувствовала, что падает, проваливается… и находит убежище, которое искала всю жизнь.
Люк стоял у себя на кухне в полном одиночестве и растерянности. Он еще ощущал соблазнительный аромат Сидни. События развивались так правильно, так стремительно, и вдруг — крах!