Он не чувствовал ни гордости за свое благородство, ни удовольствия от ощущения прижавшегося женского тела. Он вообще ничего не чувствовал. Только беспрестанно повторял про себя, какой он дурак. Ноги одеревенели: ботинки Чаммер больно давили на бедра.

– Смена головных!

Впереди больше никого. Хоть что-то. Не надо шагать вперед. Только назад. Чаммер, как заведенная, черпала воду, раскачивая его влево-вправо. У него уже кружилась голова. Эти четверть часа – как целый год – никак не кончались. Соленая вода бесконечно струилась по лицу. Весь мир превратился в метроном, где вместо стука – монотонный плеск.

– Эй! – прокричала она в самое ухо. – Смена! Уходим! Слышишь?

Он выплюнул воду в досаде – пропустил волну.

– Слышу. Не ори.

Камень выскользнул из-под ног. Волна мягко подтолкнула в спину. Мир стал мутно-зеленым. Белые пузырьки перед глазами. В ушах тягучее «бом-бом». Руки, сведенные за спину, не слушались. Он упал носом вниз, прямо в играющие бликами донные камни. Чокнутая Чаммер рвала и терзала его тело. Белая игла в мозгу – дышать! вместо воздуха в горле упругая вата. Он закашлялся, пытаясь выплюнуть ее, но вата обдирала глотку, упрямо пролезая все глубже.

Камни на дне нежны, как пух. Щека скользнула по зеленой бахроме.

Солнце обожгло глаза. Он втянул в себя воздух и захлебнулся кашлем. Едва успел повернуть голову – его стошнило на горячую гальку.

– Очнулся? Вот и ладно!

Хенрик непонимающе смотрел на склонившегося над ним доктора. Вернулись звуки. Стали слышны команды и громкий плеск – рота по-прежнему вычерпывала море. Они с Чаммер лежали рядышком, чинные, как спеленатые младенцы. Мокрые насквозь и жалкие. Одежда парила под солнцем. Доктор оставил их, чтобы привести в чувство коренастого новобранца, лежащего по соседству. Кажется, кого-то из третьего взвода.

– Меня отчислили? – спросил Хенрик.

– Чуть не утопил меня, болван! – хрипло ответила Чаммер, стараясь выглядеть сердитой.

В ее голосе совершенно не было злости.

– Не могла вырасти поменьше, дылда, – парировал он.

Инструктор заслонил солнце:

– Эй, вам тут что – пляж? Пулей в строй!

Чаммер умчалась – только ее и видели.

Хенрик тяжело поднялся. Его еще подташнивало. Кружилась голова.

– Устал, сынок?

– Никак нет, инструктор, – пробормотал он, с трудом обретая равновесие.

– Я б такую девку с утра до ночи на руках таскал! – крикнул егерь вслед, не то издеваясь над ним, не то выражая одобрение.

– Непременно учту, когда дослужусь до фельдфебеля, – пробурчал Хенрик себе под нос.

Сгорбившись, Грета сидела на продавленной кушетке, крепко стиснув ладони коленями, не замечая катящихся по щекам слез. «Господи, знаю, я недостойна. Но ты ведь слышишь меня, да? Ты все слышишь, все видишь. Если ты позволяешь нам делать то, что мы делаем, значит, это тебе зачем-то нужно, верно? И значит, мы не такие уж мерзавцы, ведь так? Прошу тебя, дай ему выкарабкаться, – шептала она тихо. – Он достаточно натерпелся, оставь его в покое. На кой он тебе сдался, господи, я ведь сто крат лучше, я тебе пригожусь. Хочешь, я буду мыть твои ноги? Буду ублажать тебя, мне ведь не привыкать. Только не убивай его, сукин ты сын. Видишь – я даже молиться как следует не умею; но ты все равно знаешь, что я хочу тебе сказать. Ответь мне, не молчи. Услышь меня…» Ее мир рушился. Привычка убеждать себя в том, что любое разрушение – основа созидания, не срабатывала. Ничего не выстраивалось из этой холодной пустоты, слова о величии и долге оставались словами, внутри образовалась чернильная тьма; только где-то там, впереди, на самой границе зрения, сияла удаляющаяся точка.

«Вы, юноши и девушки, должны заботиться о своей великой стране – Ольденбурге. Вы должны быть верны ей. Эти воспоминания будут вам незабываемой наградой на всю жизнь…»

Что? Кто это сказал?

«Сменяется поколение за поколением, решая свои задачи. И вот в этой стране появляется новая молодежь. Она будет еще более крепкой, сильной, здоровой и даст последующим поколениям еще более захватывающие перспективы на будущее. Эта новая молодежь – вы…»

Конечно, это говорила она – наивная юная Грета, активистка Союза Ольденбуржских Девушек, молодая «пантера», донесшая в гепо на свою мать, которая тайком смотрела запрещенные передачи Альянса. И так же сама себе она отвечала, снова оказавшись в ту ночь на площади, залитой дрожащим светом факелов: «Великий герцог, мы верим тебе. Без тебя мы были бы разобщены. С тобой мы – единый народ».

Ее губы дрожали.

«Главное – не то, как мы ведем борьбу, а за что мы ее ведем». Кто это? Неужели снова она? Нет, на этот раз нет. Это – бригаденгенерал Клаус Фромм, легендарный Старый Лис, глава Третьего Отдела Управления специальных операций. Он сказал это на выпуске их учебного лагеря, вручая новоиспеченным егерям заветные эмблемы – символ принадлежности к избранным.

Нет уж. Врете, герр бригаденгенерал. Важно не за что, а как. Сегодня она, наконец, поняла это.

Это состояние было ей знакомо, она испытывала подобное, когда продолжала делать массаж сердца уже умершему товарищу; чувствовала, как тело не отзывается на прикосновения, как что-то невидимое покидает его; злость, и ярость, и смертная тоска смешивались в ней, когда она шептала глупое: не умирай, держись, черт тебя дери… Не умирай…

Она швырнула чашку в голокуб и разрыдалась. Потом схватила сумочку и начала лихорадочно рыться в ней, выкладывая на одеяло кисточки и тюбики.

– Черта с два! – грозно пообещала она кому-то. Чип внутри ответил невнятным шевелением – она действовала не по инструкции. – Он не умер. Он еще не умер.

Всю ночь он не сомкнул глаз. Лежа на спине, чутко прислушивался к шуму ссор, детскому плачу, пьяным выкрикам, далеким раскатам канонады. Грохот от прошедшего на бреющем беспилотника на короткое время растворил все звуки, накрыв город звуковой волной. Свет лампы без абажура неприятно резал глаза – он щелкнул выключателем. Он ждал, предчувствие внутри твердило: за тобой придут. Слишком неровно все складывалось, слишком многое выстраивалось против него. Он вслушивался в звуки большого города, в звуки войны, и протест внутри грозил вылиться во вспышку бешенства; он не обращал внимания на предупреждающие уколы чипа.

«Заткнись, ты, поганая заноза», – то и дело бормотал он. Он наметил несколько путей отхода, дом был очень удобен для отступления, не зря же его выбрали в качестве берлоги. Целая команда людей-невидимок шастала по городу, обустраивая подобные лежбища и места закладки контейнеров, безопасные и легкодоступные одновременно. Эти люди сначала искали по карте, затем выезжали на место, высматривали, вынюхивали, анализировали, устанавливали скрытые средства наблюдения, только потом квартира снималась через подставное лицо или по поддельным документам.