Опрос начала с бабулек, сидящих около дома всегда, за исключением темного времени суток и часов, которые они проводят за внимательным просмотром телесериалов.

Среди аборигенок особо выделялась старушка в смешном плюшевом берете, который она носила, наверное, еще в сталинские времена. Она лихо заломила его на затылок, обмоталась огромной шалью, облачилась в высокие валенки с блестяще-черными калошами и, несмотря на осень, нарядилась в искусственную шубу. Я не ожидала, что около такого дорогого дома увижу столь бомжеватую на вид особу. Но, несмотря на природную брезгливость и стойкое отвращение к любым признакам нищеты, я все-таки отважилась подойти к хмурым бабкам.

Первая их реакция на мой вопрос о том, вносил ли кто в дом кули, ковры, мешки или еще что-то крупное, была почему-то странной:

— Нет-нет, ничего не видели, ничего не слышали.

Разговор явно не клеился. Бабульки, боящиеся, казалось, даже собственной тени, напрочь отказывались напрягать мозги для того, чтобы припомнить тот вечер, о котором я их спрашивала. Тогда я изменила вопрос:

— А вы не видели красивую девушку с длинными черными волосами? Не знаю, какая на ней была верхняя одежда, но эта девушка должна была вести себя странно. Например, она могла качаться из стороны в сторону. Наверное, ее кто-то поддерживал, с трудом заводил в подъезд… Ничего не припоминаете?

— Да не видели мы ничего! Чего ты к нам привязалась?

Не вытерпев, я решила применить «принцип кнута», то есть сунуть под нос вредным или бестолковым бабуськам свое ярко-красное удостоверение. Я знала, что эта уловка наверняка подействует. Красные «корочки» действуют на наших граждан так же, как властные руки гипнотизера, способного из любого человека сделать покорного барашка.

— Я не из простого любопытства вас спрашиваю. Я из милиции, расследую дело об убийстве. Противодействие следствию карается законом.

Конечно, сказав это, я рисковала тем, что бабульки свалятся с ярко покрашенной скамейки, держась за грудь в районе сердца. Но старушки оказались намного крепче, чем я ожидала.

— А! Ну так бы сразу и сказала, что ты представитель власти… А то рассказывай тут всем подряд. А потом девчонок убивают… — пробасила бабка в плюшевом берете.

— Так вы, значит, знаете про это преступление?

— Конечно. Все видели. Как милиция приехала, как труп выносили.

— А как Инна оказалась в квартире Сомова, вы случайно не видели? — продолжала допытываться я.

— А вот этого не видели, — отчеканила старушка в берете и натянула его на глаза.

— Жаль… Если бы вы что-нибудь вспомнили, то могли бы помочь узнать, кто же убил несчастную девушку, — сказала я, напирая на жалость и чувство долга, которое у представителей старшего поколения развито намного больше, чем у молодежи. В этом я много раз лично убеждалась.

— Федор может знать, — еле слышно пробубнила самая неразговорчивая, от которой до сей поры я не слышала ни единого слова.

Бабки удивленно посмотрели на «тихоню». Они, похоже, понимали не больше моего.

— А какой такой Федор? — спросила старушка в берете.

Бабуськи, как видно, только недавно начали сидеть на одной лавочке, поэтому рассказывали друг другу далеко не все новости, которые им удавалось раздобыть за день.

— С первого этажа, из седьмой квартиры. Он все время в окне торчит. Может, он что и видел. — И, как бы в подтверждение своих слов, тихоня кивнула в сторону окон, рядом с которыми мы сейчас и находились.

Молчаливая старушка была права. На нас были устремлены два внимательных глаза, наполовину прикрытых густыми и уже изрядно поседевшими бровями. Не мешкая ни секунды, я вошла в подъезд и позвонила в квартиру под номером семь.

Федор Степанович оказался очень интеллигентным старичком. Он, вероятно, не только наблюдал за нами, но еще и слышал весь разговор. Ломаться Федор Степанович не стал, потому что сразу заговорил о деле:

— Видел я эту девочку. И эти старые кошелки видели, только не помнят уже ничего.

— А с чего вы это взяли? — удивилась я.

— Они сами же сидели и осуждали ее: видите ли, пьяная напилась, идет — качается из стороны в сторону. А я-то сразу понял, что не сама она идет, а ведут ее. Какой-то хмырь с ней был. Под руку все держал. Боялся, наверное, что убежит. Хотя бежать-то она, скорее всего, не могла. У нее глаза почти закрыты были. Шла, как будто спала на ходу.

— Спала?

— Ну да, я смотрел на нее и вспоминал своего внука. Он уже взрослый, а в детстве, бывало, встанет, а проснуться-то забудет. Так и ходит, как лунатик.

Слова Федора Степановича подтвердили мое предположение о том, что Инну Гольстер подвезли к дому Сомова уже в ненормальном состоянии. Она не могла контролировать свои действия, поэтому Федору Степановичу и запомнилось, как Инну вводили в подъезд.

— Федор Степанович, а вы не путаете? Вдруг мы говорим о разных девушках?

— Фотография у вас ее есть?

— К сожалению, нет, но, наверное, мне удастся ее раздобыть.

— Не надо, я и так знаю, что это та самая — убитая. Инна ее зовут, точно. Инженера, к которому она приходила, я тоже знаю.

— Но ведь он совсем недавно в этом доме живет. У них в квартире даже мебель не распечатана, — удивилась я и уже начала сомневаться в правдивости показаний старика. Склероз, наверное, берет свое и в случае с Федором Степановичем.

— Вы меня за выжившего из ума не принимайте, — как бы прочитав мои мысли, строго одернул меня Федор Степанович. — Я прекрасно знаю, что здесь Сомовы недавно живут. Но дело в том, что мы и раньше были с ними соседями. Я с Иннокентием разговаривал, ведь когда-то тоже на заводе работал, технологом. Так вот, когда он переехал, я встретил его, помог даже какой-то чемодан занести. А тут эта Инна повадилась чуть ли не каждый вечер приходить. Все время в разных нарядах. Но у меня память-то ого-го! А Кеша-то от нее, похоже, прятался. Например, я знаю, что он точно сейчас дома, а дверь не открывает. Вот так-то. Не только бабы от мужиков прячутся, но и наоборот.

— Может быть, жена Иннокентия не открывала?

— Нет! Она вообще домой не раньше десяти вечера возвращалась. Очень деловая такая, загруженная работой. А Кешка-то хороший парень. Не убивал он ее.

— А кто же?

Дед ухмыльнулся, услышав мой дурацкий вопрос.

— А это не мое дело. Вот вы и ищите, кто этот зверюга. Такую красавицу порешил…

— Федор Степанович, а как вы думаете, тот самый, как вы выразились, хмырь не мог убить Инну?

— Не знаю, я на кофейной гуще не гадал. С виду вроде бы он ничего, приятный во всех отношениях. А кто на самом деле, бог его знает.

Когда я убедилась, что выжала из этого серьезного дедушки, похожего на тайного агента ЦРУ, всю известную ему информацию об Инне, я решила проверить, есть ли у Федора Степановича хотя бы малейший намек на дар художника-портретиста.