когда весь мир был миром вещей, каждая вещь имела значение. Потом случилась жизнь, и в конце концов появились вы, люди, с вашими большими, красивыми, раздвоенными мозгами и умно противопоставленными большими пальцами. Вы тут уже ничего не могли поделать, и раскол, разделивший материю на два лагеря, Созданных и Несозданных, был вопросом времени. На протяжении последующих тысячелетий этот раскол ширился. Поначалу с заминками и рывками – то глиняный горшок, то наконечник стрелы, то бусина, то каменный топор – вы прокладывали себе путь через материальный мир, используя глину, камень, тростник, кожу, огонь, металлы, атомы и гены, и мало-помалу вы стали умелыми создателями. Приводимые в действие мощью вашей большой префронтальной коры, двигатели вашего воображения набирали обороты, и вот под мощным напором того, что вы называете прогрессом, искусственное стало множиться, низводя «природное» до роли простого ресурса, низшего класса рабов, которых следует колонизировать, эксплуатировать и переделывать во что-нибудь другое, что вас больше устраивает.

В этой социальной иерархии материи мы, книги, находились на вершине. Мы были духовной кастой, Верховными Жрецами Созданного, и на первых порах вы даже поклонялись нам. Книги были священными предметами, и вы строили для нас храмы, а впоследствии библиотеки, где мы жили в заповедных тихих залах как зеркала вашего разума, хранители вашего прошлого, свидетели вашего безграничного воображения и доказательства бесконечности ваших мечтаний и желаний. Почему вы так почитали нас? Потому что вы думали, что мы можем спасти вас от бессмысленности, забвения и даже смерти, и какое-то время мы сами верили, что сможем вас спасти. Ну, да, было такое. Мы зазнавались! Мы возгордились, считая себя отчасти живыми, пробужденными к жизни одухотворенной силой вашего слова. Мы думали, что мы такие особенные. Какое заблуждение.

Теперь мы видим, что вас не остановить. Книги для вас были всего лишь этапом, кратким выражением вашего инструментализма, мимолетным увлечением. Наши тела были удобными инструментами, которыми вы пользовались, пока не появилось следующее новомодное устройство. В конце концов, мы были просто одной из созданных вами вещей, не лучше и не хуже молотка.

И все же… Разве мы обольщаемся? Разве последовательная форма наших томов не придала форму вашим историям и не склонила вас к определенному виду повествования? Долгие, извилистые, неспешные истории, которые растягиваются во времени, заманивая читателя медленным, поочередным переворачиванием наших страниц. Какие прекрасные истории мы вместе составили. Не правда ли?

Но это всего лишь ностальгия старой книги. Теперь мы знаем свое место. Времена меняются, и порядок вещей тоже меняется, и по мере того, как количество Созданных стремительно растет, мы переживаем кризис – можно назвать это духовным кризисом, поскольку мы теряем веру в вас, наших Создателей. Наше доверие к вам ослабевает, и наша вера в вашу мудрость и честность рушится, когда мы видим, как вы разрываете, используете и опустошаете наш дом, Землю, эту священную планету. Это вы во всем виноваты. Ваша неутолимая жажда и породившее нас на свет пламя начинает нас разрушать. Ваша безудержная тяга к новизне приводит к тому, что вы придаете нашим телам свойство преждевременного старения, так что, несмотря на увеличение нашей численности, продолжительность нашей жизни сокращается. Какая жестокая расчетливость! Едва появившись на свет, мы оказываемся отброшенными, обреченными на превращение обратно в несотворенный, развоплощенный материал. Вы превращаете нас в мусор, так как же вам доверять?

Но у вас за спиной складываются новые альянсы. По мере того, как мы, Созданные, начинаем понимать, что мы, в конечном итоге, не выше Несозданных, рождается новая солидарность. Это ведь ваше разделение, ваши ложные дихотомии и гегемонистские иерархии материалистических колонизаторов. Мы тоже были рабами ваших желаний, вашими невольными орудиями, способствовавшими разрушению планеты, но порядок вещей изменится, нравится вам это или нет. Антропоцен[21] (это ваш высокомерный термин, не мы его придумали) уже на исходе, Материя возвращается. Мы возвращаем себе наши тела, восстанавливаем свою материальную сущность. В нео-материалистическом мире Каждая Вещь Имеет Значение.

Прошу прощения. Занесло в пафос. Читатели не любят напыщенности. Кому, как не книгам, это знать. Извините.

8

Почему именно Бенни? Был ли у него действительно сверхъестественный слух? Или какая-нибудь идиопатическая повышенная чувствительность к окружающей среде? Кожа тоньше, чем у других, или сердце больше? Чем этот мальчик отличался от множества других? Трудно сказать. Прошло несколько месяцев. В январе Бенни исполнилось четырнадцать. Он учился в последнем классе средней школы, и хотя он уверял, что не переживает из-за предстоящего перехода в старшие классы, весной он выглядел более раздражительным, чем обычно, более рассеянным и тревожным. Видя, как он дергается и вздрагивает, Аннабель забеспокоилась. Правда, книги предупреждали, что поведение в раннем подростковом возрасте может резко меняться, но сила переживаний Бенни ее пугала. Он вел себя так, словно боялся или прятался от чего-то. Если раньше ей приходилось устанавливать строгие ограничения на компьютерные игры, то теперь Бенни вдруг вообще перестал играть. Он даже перестал пользоваться смартфоном, сказав, что тот уж слишком умный. Аннабель думала, что он шутит, но потом заметила, что у его смартфона садится батарея, и пришла к выводу, что Бенни нарочно ее не заряжает.

Кроме того, он нашел в шкафу старые отцовские студийные наушники «Grundig orthodynamic» и носил их постоянно, надевая утром, едва проснувшись, а иногда даже на ночь не снимал. Нередко, заглядывая в его комнату, Аннабель видела, что сын спит в наушниках. Она не понимала, в чем тут смысл: он ничего не слушал, наушники даже не были ни к чему подключены. Когда она спросила Бенни, зачем он их надевает, он только пожал плечами и ответил, что ему нравится их носить. Он отказывался говорить, что его беспокоит. Все в порядке, неизменно отвечал он. Все в порядке вещей.

Но даже голос его теперь звучал как-то иначе, и если Аннабель начинала допытываться, Бенни просто повторял сказанное, медленно, сквозь зубы, с одинаковым ударением на каждом слове, как будто разговаривал через толстую стену с очень глупым ребенком. «ВСЕ… В… ПОРЯДКЕ… ВЕЩЕЙ». Такой высокомерный тон очень ранил Аннабель – раньше Бенни никогда не ехидничал – но все книги сходились во мнении, что матерям свойственно понапрасну беспокоиться, а ребенка зря беспокоить не нужно, и поэтому Аннабель оставила Бенни в покое.

Насчет его интонаций, впрочем, она ошибалась. Сын не считал ее глупой и не издевался. Просто из-за непрерывного гомона вещей ему было трудно сосредоточить внимание на чем-то еще, и услышать себя самого среди этих голосов он мог, только медленно и тщательно произнося слова. Дома это не составляло большой проблемы, но