Бумажная война также один раз доставила нам повод повеселиться. Как ни мало готовности проявляло ОКХ – я позже остановлюсь на этом – принять наши планы операции, однажды мы все же по второстепенному вопросу неожиданно добились победы. Следует вспомнить, что офицеры носили тогда к ремню портупею. Генерал Гейе в свое время ввел эту совершенно излишнюю принадлежность, чтобы «украсить» форму рейхсвера. Младшие офицеры вскоре назвали портупею по образцу широко рекламируемого бюстгальтера «Гаутана». «Гаутана» стала пользоваться особенно дурной славой, когда партия и ее организации также ввели такую портупею. Попытки добиться ее отмены были безуспешными вследствие сопротивления Управления вещевого снабжения. После того, однако, как в польской кампании были отмечены сравнительно большие потери среди офицерского состава, ОКХ отдало приказ о том, что во фронтовых условиях всем офицерам до штабов полков включительно не разрешается носить портупею в связи с тем, что она выделяет их на большом расстоянии среди солдат.

Так как в результате этого офицеры высших штабов стали, так сказать, как «тыловые крысы», отличаться от фронтовиков, штаб группы армий ходатайствовал об отмене ношения портупеи для всех офицеров. Наше ходатайство, однако, не было удостоено никакого ответа. Затем мы донесли, что мы дали приказ в районе, занимаемом группой армий, отменить ношение портупеи для всех офицеров. Но чтобы не предвосхищать решения ОКХ, доносили мы, штаб группы армий приказал чиновникам, приравниваемым по чину к офицерам, продолжать носить портупеи. Это произвело желаемый эффект. В течение трех дней «Гаутана» была окончательно отменена. Надо избрать лишь правильный путь, чтобы прийти к цели!

Наше плохое настроение в ту зиму, однако, лишь отчасти объяснялось описанной мной выше частой сменой решений Гитлера и возникшей в связи с этим неблагоприятной обстановкой для подготовки и воспитания войск, которые постепенно могли начать сомневаться в разумности постоянно отменявшихся приказов. Я уже не говорю о том, что эта смена решений значительно затрудняла систематическое обучение, особенно необходимое дивизиям, еще недавно прошедшим стадию формирования и нуждавшимся в слаживании.

Настоящая причина нашего плохого настроения, или, вернее, беспокойства, заключалась в двух важных факторах.

Первый заключался в том явлении, которое я не могу назвать иначе как «лишением командования сухопутных сил власти». Это явление я переживал особенно остро, так как еще зимой 1937/38 г., будучи на посту начальника 1 Управления Генерального Штаба и помощником Фрича и Бека, я боролся за то, чтобы ОКХ заняло подобающее ему место в системе управления войсками в случае войны.

Второй фактор заключался в том, что штаб группы армий в течение всей зимы тщетно пытался добиться у ОКХ, чтобы оно приняло его план операций, который – по крайней мере, по нашему мнению, – представлял собой единственную возможность добиться решительной победы на Западе. Этот план операций, в конце концов, только после личного вмешательства Гитлера был положен в основу наступления на Западном фронте, правда, уже после того, как я сам – безусловно, как следствие наших настояний – был смещен ОКХ с моего поста начальника штаба группы армий.

Оба эти фактора – «лишение командования сухопутных сил власти» и «борьба за план наступательной операции на западе» – в значительной мере представляют собой предысторию кампании на западе, которой посвящена эта часть книги. Дальнейшее развитие кампании сейчас уже настолько хорошо известно, что нет необходимости еще раз на нем останавливаться. Я буду описывать из этого периода только те события, которые я лично пережил, будучи командиром армейского корпуса.

Так или иначе «зима нашего недовольства» все-таки сменилась «сияющим летом»!

Считают, что ОКХ и Генеральный Штаб сухопутных сил были отстранены от решающего влияния на ведение войны на суше, начиная с того момента, когда Гитлер, после отставки генерал-фельдмаршала фон Браухича, сам взял на себя руководство не только вооруженными силами в целом, но и сухопутными силами. В действительности же это лишение ОКХ власти, а также отстранение Генерального Штаба практически, хотя еще и не формально, началось уже в те недели, которые непосредственно следовали за польской кампанией.

Когда я 21 октября 1939 г. получил в Цоссене для группы армий «А», как теперь называлась бывшая группа армий «Юг», «Директиву о развертывании „Гельб“ для намеченного наступления на западе, я сделал в своем дневнике запись: „Комментарии Гальдера, Штюльпнагеля и Грейфенберга производят довольно угнетающее впечатление“. Генерал фон Штюльпнагель был тогда начальником 1 Управления и правой рукой начальника Генерального Штаба Гальдера, полковник фон Грейфенберг – начальником оперативного управления ОКХ.

Из высказываний этих трех человек можно было ясно понять, что эта директива о развертывании представляла собой план ведения военных действий, навязанный ОКХ Гитлером. Было очевидно, что эти руководящие деятели ОКХ, как и сам командующий сухопутными силами, относились к мысли о наступлении немцев на западе совершенно отрицательно. Они считали, что такой план не является правильным путем завершения войны. Кроме того, из их высказываний можно было заключить, что они не верят в то, что германская армия будет в состоянии одержать решительную победу на западе. Это впечатление нашло затем подтверждение при ознакомлении с директивой о развертывании, о чем пойдет речь дальше, а также усилилось впоследствии при посещениях командующего сухопутными силами и его начальника Генерального Штаба, неоднократно бывавших в штабе группы армий.

Было ясно, что можно было придерживаться различных точек зрения по вопросу о целесообразности и перспективах успеха наступления немцев на западе, особенно в тот период поздней осени или зимы 1939 г. Ужасное впечатление произвел на меня тот факт, что роль ОКХ в руководстве операциями сухопутных сил в значительной мере уменьшилась. И это после только что одержанной победы в одной из самых блистательных кампаний немецкой истории!

Правда, Гитлер еще раньше, во время судетского кризиса, не посчитался с мнением ОКХ. Но тогда речь шла о совершенно иных вещах. Тогда решался вопрос не о руководстве военными действиями, а о политической проблеме. Основой разногласий между Гитлером и ОКХ – в первую очередь начальником Генерального Штаба генерал-полковником Беком – являлся не вопрос о руководстве операциями сухопутных сил, а о том, приведет ли наступление на Чехословакию к вмешательству западных держав и тем самым к войне на два фронта, с которой германская армия не могла бы справиться. Решение этого вопроса было, в конечном счете, делом политического руководства, которое могло принять политические меры, для того чтобы избежать войны на два фронта. Таким образом, если тогда командующий сухопутными силами признал примат политики, то он тем самым взял на себя в военном отношении тяжелую ответственность, но не отказался от данной ему прерогативы в своей узкой области.

Во время польского кризиса подобных разногласий между Гитлером и ОКХ не возникало. Во всяком случае, мы, третьи лица, не замечали ничего подобного. Я думаю, что ОКХ тогда – после того как Гитлер в случае с Чехословакией оказался прав в отношении оценки позиции западных держав – надеялось, что то же случится и во время событий осени 1939 г. Во всяком случае, я предполагаю, что ОКХ, точно так же, как и мы в группе армий «Юг», в те решающие дни в конце августа до конца считало, что все окончится политическим урегулированием, как это в свое время было сделано в Мюнхене. Впрочем, в польскую кампанию Гитлер не вмешивался, если не говорить о его предложениях относительно развертывания сил германской армии в Восточной Пруссии, с которыми ОКХ согласилось.