— Да нечего. Мы с Александрой и Юлией Павловной отвели ее домой. Это соседки наши, — пояснил Сорокин торопливо. — У них мы и были. Александра Модестовна Чебукиани, муж ее покойный был художник известный, может, слышали?

— А второй вашей знакомой как фамилия?

— Хованская. Она у Александры Модестовны гостит с племянником…

— С этим вашим приятелем Кузнецовым?

— Нет, Сашка родственник Чебукиани, а у Юлии мальчишка. Впрочем, спросите у нее сами, если вам надо!

— Вы отвели сестру домой и …?

— И ничего. Соседи домой ушли. Я посидел немного на террасе, дождался, когда Лерка заснет. Я ее чуть не силой спать уложил, когда она в таком состоянии — у нее сильнейшая бессонница. Потом и сам спать пошел.

— Вы какое-нибудь лекарство сестре давали? Успокоительное, снотворное? Вообще она принимала какие-нибудь лекарства?

— Тиоридазин. Не регулярно. Когда я заставлял с барабанным боем.

— Вчера она его принимала?

— Нет. Она упрямая как ослица. Как упрется, то…

— Когда вы обнаружили, что сестры нет дома?

— Я до десяти проспал. Меня Юлия Павловна разбудила; Ей соседи сообщили, что с Лерой несчастье. Она сразу ко мне, а я…

— Вы так крепко спали, что не услышали, как она ушла из; дома?

— Да. Я крепко сплю.

— А сестра ваша и прежде уходила?

— Я за ней старался смотреть, следить. Меня врач ее насчет этого особо предупреждал. Порой она, правда, из-под контроля выходила. Ну и тогда случалось.

— Что?

— В Москве несколько раз из дома пропадала. И в детстве были такие случаи. Один раз даже с милицией ее искал. Ваш коллега, вертухай один, мне, кстати, заявил, — Сорокин усмехнулся недобро: — «Что же вы от нас хотите, она же у вас форменная шизофреничка».

— И давно вы таким вот трогательным образом заботитесь о сестре? — Колосов задал вопрос так, что это его змеиное «заботитесь» прозвучало как можно двусмысленнее.

— Как мама умерла. Точнее, как мы одни остались.

— Лера лежала в клинике?

— Каждый год почти. Иногда месяц, иногда два. Когда ремиссия наступала, ее выписывали. Кого сейчас в психушке-то дольше держат? Подлечат кое-как и — пинок под зад.

— Вы очень любили сестру? — спросил Колосов. Душеспасительную беседу с этим парнем пора было кончать. «Ничего, братец, когда будет результат судебно-медицинской экспертизы, наше с тобой общение возобновится. Дай срок», — думал он почти враждебно.

— А почему вы спрашиваете таким тоном? Вы что, вините меня в ее смерти? Что я недоглядел, не оказал вовремя помощи? Да я и так все эти годы как… как сторож за ней… как каторжник на цепи… Кто-нибудь вообще подумал, что я пережил с ней, с такой вот?!

— Извините, Константин, извините бога ради. Я не хотел вас обидеть. Никто вас ни в чем не винит, что вы… Все мы понимаем, как вам пришлось нелегко… — Колосов был снова само сочувствие. — Как только будет произведено вскрытие и мы ознакомимся с его результатом, вы сможете забрать тело из морга. И… примите, пожалуйста; мои самые искренние соболезнования.

Сорокин встал. Колосову показалось, что он сильно побледнел.

— Вскрытие? Зачем?

— Уж такой порядок. — Колосов развел руками. — Закон есть закон. Как смогу в случае Необходимости с вами связаться?

— Я живу здесь, на даче. Московский телефон запишите, но вы вряд ли по нему меня застанете.

— Тогда рабочий?

— Я временно не работаю, — сухо отрезал Сорокин. Колосов видел в окно, как он, покинув сторожку, сел в вишневую «девятку», подрулившую к самым окнам. За рулем ее сидел Кузнецов. А на заднем сиденье еще один пассажир. Но из окна было невозможно рассмотреть его. Когда за «дальнейшими инструкциями» в опорный пункт заглянул участке вый, Колосов спросил его: знает ли он сидящего в машине. Участковый ответил, что видел обоих. «Но тот, что вас интересует, — явно не местный, не дачник, но в гости часто к кому-то наезжает, вроде бы на дачу художника Чебукиани, вдова его там сейчас обретается с подругой. Лицо-то мужик вроде знакомое, а вот где видел, не припомню. У вдовы-то той вообще разного народа много бывает. И когда муж жив был, и сейчас… А кто это — не знаю, врать не буду. Мимо машин шел — видел, он вроде там пьяный у них. Этот, что за рулем» то, вокруг него, как голубь сизый, вьется».

К трем часам дня Колосов вернулся в Старо-Павловсюй отдел. Известие об обнаружении трупа женщины в поселю Май-Гора было воспринято там без какого-либо ажиотажа Начальник ОВД вообще делал вид, что не понимает, чем занимается представитель главка на месте «самой обычной скоропостижной смерти». Для чего столь активно «гонит волну», вытаскивая в район и следователя прокуратуры, и «булгача» (именно это причудливое выражение было раздраженно употреблено) — патологоанатома, у которого и так «материала для исследованию» — то есть трупов — выше крыши.

Колосову пришлось преодолеть и непонимание, и безразличие, и — что греха таить — ослиное упрямство. Но вот мало-помалу к делу стали подключаться и в Старо-Павловском ОВД. Ритм работы набирал обороты. Патологоанатом, наконец-то вернувшийся в город со столичного семинара, по настоятельной просьбе следователя прокуратуры вечером этого же дня приступил к вскрытию тела Сорокиной; Часть исследуемых материалов тут же была отправлена Колосовым вместе с нарочным в ЭКУ на судебно-химическое исследование.

В итоге в главк Колосов приехал из Старо-Павловска только в девятом часу вечера. А потом у себя в кабинете почти до начала одиннадцатого еще ждал известий о предварительных результатах экспертизы.

В ЭКУ на Варшавском шоссе работала целая группа дежурных экспертов-химиков. И они должны были либо подтвердить, либо опровергнуть то, что…

Телефонный звонок прогнал сонную ночную тишину кабинета, освещенного лишь настольной лампой. Звонила эксперт-криминалист:

— Этилмеркурхлорид, Никита Михайлович. В образцах, представленных нам на исследование (а как знал Колосов, это были части внутренних органов потерпевшей), нами обнаружены следы именно этого вещества. Это препарат, производимый на основе сулемы. Сильнейший промышленный яд. Вы меня слушаете? Сейчас уже можно сказать совершенно точно: причина смерти Валерии Сорокиной — отравление сулемой. Все признаки указывают именно на это.

— Отдохнули… — У Нины, сидевшей на скамейке в тени липы, был вид пассажира поезда, опаздывающего на несколько суток. — Со мной всегда так. Вечно я в истории попадаю.

— Это я попадаю в истории. У меня профессия такая бедовая. — Катя сосредоточенно наблюдала за тем, как «мохнатый шмель — на душистый хмель». Роль хмеля из песни, правда, играл дурно пахнущий чахлый вьюнок, душивший молодые побеги пионового куста, росшего у крыльца.