— Вернемся к Ричарду.

— Ах да. Хорошо. Это не было чем-то значительным. Просто случайный эпизод. Он отвез меня домой, на таком очень шикарном новом «ягуаре». Я угостила его кофе. Он был уже на взводе. Я сидела и думала: «Что ж, он ничем не хуже многих идиотов, с которыми мне в моей жизни случалось переспать».

— Анна, что на тебя нашло?

— Ты хочешь сказать, тебе незнакомо это чувство ужасающего морального истощения, когда на все уже наплевать?

— Я о том, как ты говоришь. Не так, как раньше.

— Очень может быть. Но мне пришло в голову вот что — если мы ведем так называемую свободную жизнь, то есть живем как мужчины, почему бы нам не начать говорить на том же языке?

— Потому что мы не такие. В этом все дело.

Анна засмеялась.

— Мужчины. Женщины. Связанные. Свободные. Хорошие. Плохие. Да. Нет. Капитализм. Социализм. Секс. Любовь…

— Анна, что произошло между тобой и Ричардом?

— Ничего. Ты придаешь этому слишком большое значение. Я сидела и пила кофе, смотрела на это его тупое лицо и думала: «Если бы я была мужчиной, я бы просто легла с ним в постель, очень вероятно, только потому, что он тупой», — если бы он был женщиной, я имею в виду. А потом мне стало так скучно, скучно, скучно. А он, похоже, почувствовал мою скуку и решил меня поучить. И вот он встал и сказал: «Ну что ж, полагаю, мне пора отправляться домой, на Плейн-авеню, дом 16», или где он там живет. Ожидая, что я скажу: «О нет, я не вынесу этого, не уходи». Знаешь, такой несчастный-разнесчастный муж, связанный по рукам и ногам женой и детьми. Все они так делают. Пожалуйста, пожалей меня, я должен ехать домой, в дом 16 на Плейн-авеню, в этот ужасный дом со всеми удобствами, в дорогом пригороде. Он сказал это один раз. Он сказал это три раза, — так, будто он там не живет, он на ней не женат, будто это не имеет к нему никакого отношения. Маленький домик на Плейн-авеню, 16, и маленькая женушка.

— Если говорить конкретно, чертовски огромный особняк с двумя горничными и тремя автомобилями в Ричмонде.

— Ты не станешь спорить с тем, что он излучает атмосферу пригородной жизни. Странно. Но они все такие, — я имею в виду, магнаты, они все это излучали. Буквально видишь всякую хитроумную бытовую технику и детишек, уже одетых в пижамки, которые спускаются на первый этаж, чтобы с поцелуем пожелать папочке спокойной ночи. Все они — чертовы свиньи, самодовольные свиньи, буквально все.

— Ты говоришь как шлюха, — сказала Молли; и тут же смущенно улыбнулась, потому что она и сама удивилась, что употребила такое слово.

— Довольно странно, но, только совершая огромное волевое усилие, я себя так не чувствую. Они так сильно стараются, — но, разумеется, не отдавая себе в этом отчета, заставить тебя именно так себя и чувствовать, и именно здесь-то они и побеждают, каждый раз. Хорошо. Как бы то ни было, я ответила: «Спокойной ночи, Ричард, я так хочу спать, и большое тебе спасибо, что показал мне всю эту шикарную жизнь». Он стоял и обдумывал, не следует ли ему сказать «Ах, дорогая, я должен ехать домой, к своей ужасной жене» в четвертый раз. Он не понимал, почему эта Анна, женщина, видимо начисто лишенная воображения, совсем ему не сочувствует. Затем я буквально прочитала его мысли: «Разумеется, она всего-навсего интеллектуалка, какая жалость, что я не пригласил вместо нее кого-нибудь из своих девушек». И тогда я стала ждать, знаешь, наступает такой момент, когда им нужно нанести ответный удар? Он сказал: «Анна, тебе следует лучше следить за собой, ты выглядишь на десять лет старше своего возраста, ты буквально увядаешь на глазах». И тогда я сказала: «Но, Ричард, если бы я сказала тебе, о да, пойдем в постель, в этот самый момент ты бы уверял меня, как я прекрасна. Правда, разумеется, находится где-то посередине, не так ли?»

Молли прижала подушечку к груди и, крепко ее обнимая, рассмеялась.

— Тогда он сказал: «Но, Анна, когда ты приглашала меня на кофе, ты, конечно, должна была понимать, что это означает. Я человек уже очень зрелый, — так он и выразился, — и у меня или есть отношения с женщиной, или их нет». Тут я почувствовала, что он меня утомил, и сказала: «Ох, Ричард, уходи уже наконец, ты ужасный зануда»… Так что, Молли, теперь ты понимаешь, что, как бы это лучше сказать, сегодняшние трения между мной и Ричардом были неизбежны.

Молли прекратила смеяться и сказала:

— Все равно, вы с Ричардом, должно быть, оба сошли с ума.

— Да, — сказала Анна, совершенно серьезно. — Да, Молли, думаю, я была недалека от этого.

Но в ответ на это Молли встала и быстро проговорила:

— Пойду приготовлю обед.

Она посмотрела на Анну виновато и с раскаянием. Та тоже встала и сказала:

— Тогда я тоже пока пойду на кухню.

— Мы можем посплетничать.

— Уф-ф, — сказала Анна, очень небрежно, зевая. — Если подумать, что нового я могу тебе рассказать? Все по-прежнему. В точности, как и было.

— За целый год ничего не произошло? Двадцатый съезд. Венгрия. Суэцкий канал. И несомненно, естественное движение человеческой души, переход из одного состояния в другое? Никаких изменений?

Маленькая кухонька была выкрашена в белый цвет и переполнена всякой всячиной, расставленной, однако, в строгом порядке. Там все сверкало: и ряды аккуратно стоящих разноцветных кружек, тарелок и блюд, и капельки влаги на стенах и потолке. Окна запотели от пара. Духовка, казалось, раздувалась и пыхтела от натиска жара, пылавшего внутри. Молли распахнула окно, и горячий аромат жарящегося мяса вырвался наружу и поплыл над влажными крышами и грязными задними двориками, в то время как поджидавший снаружи шар солнечного света осторожно вплыл на подоконник, переполз на пол и уютно там свернулся.

— Англия, — сказала Молли. — Англия. Возвращение на этот раз далось мне тяжелее, чем обычно. Еще на борту теплохода я начала ощущать, как жизненные силы меня покидают. Вчера я ходила по магазинам и смотрела на эти милые приличные лица, все вокруг такие любезные, и такие респектабельные, и такие чертовски скучные.

Она быстро выглянула из окна, а затем решительно повернулась к нему спиной.

— Нам бы лучше смириться с тем обстоятельством, что и мы, и все, кого мы знаем, скорее всего всю свою жизнь так и проведут, ворча и жалуясь на Англию. Однако же мы здесь живем.

— Я собираюсь вскоре снова уехать. Я бы уехала завтра, если бы не Томми. Вчера я была на репетиции в театре. Все мужчины в труппе — голубые, не считая одного, которому шестнадцать лет. Так что же я здесь делаю? Все время, пока я путешествовала, все происходило естественно, мужчины относились ко мне, как к женщине, я чувствовала себя прекрасно, никогда не вспоминала о своем возрасте, никогда не думала о сексе. У меня случилась парочка приятных и веселых любовных приключений, ничего вымученного, все легко. Но как только твоя нога касается местной почвы, ты сразу собираешься, внутренне подтягиваешься и напоминаешь сама себе: «Будь осторожна, все эти мужчины — англичане. За редким исключением». И ты сразу становишься неуклюжей и сексуально озабоченной. Что может быть хорошего в стране, в которой полным-полно искореженных людей?