В остальном поместье жило своей обычной жизнью. Слуги в ливреях важно ходили с подносами, за углом, исподтишка слизывая мороженое и отхлебывая прохладительные напитки. Из открытых окон слышались неуверенные, спотыкающиеся фортепьянные пассажи. Один раз Аслан услышал конское ржанье где-то за домом, в манеже, и признал голос Меченого. Это был недопустимый для правильной мести соблазн, и Аслан смирился.

Наконец, в дверях на деревянной галерее он увидел стройную фигурку в белом платье. Молодая женщина накручивала на палец темный локон и смотрела задумчиво на тутовое дерево, под которым притаился Аслан. Только у чеченки даже на таком приличном расстоянии можно рассмотреть черные, как уголь глаза. Никакой европейский шелк не спрячет стройность дикой газели и гибкость лесной кошки. Вот она — жена врага.

Эту женщину в белом платье он увидел еще раз рядом с двумя мальчиками-погодками, одетыми тоже по-европейски. Маленькие чеченята напоминали диких волчат, которых нарядили в панталоны для болонок и повязали атласные бантики. Стоило женщине отвернуться, как они начинали наскакивать друг на друга, хищно скалиться, при этом сохраняя молчание. Старший умудрился в одну из таких «волчьих» минуток даже запустить камнем в верхнюю бойницу боевой башни. Чеченцы редко промахиваются. Даже Аслан, получеловек-полурастение, улыбнулся, расслышав раздавшийся высоко над усадьбой крик и, судя по интонации, самое страшное ногайское ругательство.

Теперь Аслан пил из чаши возмездия маленькими глотками, не спешил. Он знал, что кем-то неведомым ему обязательно будет подсказан тот единственный момент, когда следует перестать быть травой и землей, когда надо вылезти из кротовьей норы и серым волком ворваться в овечье стадо.

Когда усадьба погрузилась в сумерки, на помощь зрению пришли иные чувства. Обострился слух, расширились по-звериному ноздри. Интуиция его настолько приблизилась к реальности, что Аслан мог видеть все происходящее в усадьбе даже с закрытыми глазами. Он мог предсказать дуновение ветра и падение яблока в саду, перелет ночной птицы с ветки на ветку и кашель часового на башне. Он почувствовал, что сейчас должна открыться дверь в галерею на третьем этаже, и она действительно открылась. Хозяин, сам Давлет-хан, в светлом бешмете тихо идет по галерее. Аслан до того точно прочитал ночные желания Давлет-хана, что сам неосторожно заворочался под уже засыхающим от его тепла травяным плащом.

Спина его взмокла. Он зачем-то вслушивался в шорохи и плохо скрываемые звуки на женской половине. Сердце его билось сильнее, чем во время недавней погони. Он вдруг подумал: что испытывает волк, когда видит в кустах любовь оленя и оленихи? Может, инстинкт самца хотя бы на мгновенье побеждает инстинкт хищника? Или голос крови все-таки сильнее? Или это почти одно и тоже?

Он слышал, как Давлет-хан вернулся к себе. Сейчас князь упадет бессильно головой на персидские подушки и забудется сладким, медовым сном. Предрассветный сон победит стражу и настанет его время. Надо только слушать тишину. Ему все подскажут.

Аслан сам не знал, как почувствовал, что пора действовать. Сердце чуть громче стукнуло, толкнулось в грудной клетке, и юноша выскользнул из укрытия. Крался он тихо не из предосторожности, а чтобы тело после многочасовой неподвижности успело обрести гибкость и быстроту.

У двери на третьем этаже галереи Аслан опять вспомнил волка, смотрящего из-за кустов на брачные игры оленей. Он хотел переждать, но вдруг обозлился на себя и на эту женщину в белом платье, осторожно открыл дверь и вошел в комнату. Его тут же охватило со всех сторон тепло, излучаемое растревоженным женским телом. Еще мгновение, и он бы забыл, зачем сюда вошел, но из темноты его позвал тихий голос на незнакомом языке. Аслан встряхнулся, быстро подошел к постели, наступая в темноте на разбросанные подушки и простыни. Рука нащупала талию женщины, и, заскрипев зубами, чтобы не потерять голову, Аслан схватил ее в объятья.

Женщина вскрикнула чуть слышно, но не от страха. Она проворно, как змея, обвила тело юноши руками и ногами. Опять она зашептала что-то на неизвестном, ни на что не похожем, языке. Тут она еще раз вскрикнула, и это уже был крик удивления и испуга. Руки ее вцепились в черкеску юноши, она уже раскрыла рот, чтобы издать крик ужаса, но Аслан во время сунул ей в рот заранее приготовленный платок, стиснул ее стальными тисками объятий и легко, как и положено волку, помчался со своей добычей прочь, туда, где был спрятан его боевой конь, к сожалению, не Меченый…

В пещере он развел огонь, чтобы холодные ветры, дующие откуда-то из горных щелей, не простудили княгиню. Он дал ей чеченскую одежду и поразился тому, как неумело облачилась она в. традиционный горский наряд. Что будет с чеченским народом, если его женщины забыли язык предков и разучились повязывать платки, как принято? Аслан поставил перед ней нехитрую горскую еду, она ударила по чашке, сверкнула глазищами и опять заговорила на чужом языке. Язык этот нравился Аслану, женщина тоже.

Когда он вел к Давлет-хану похищенного у абазинцев коня, то играл мыслью, что может оставить Меченого себе. Теперь похожая мысль предложила ему ту же игру. Жена Давлет-хана смотрела на него блестящими от испуга глазами. Но разве в них блестел только страх? Или это ему лишь кажется? Нет, нельзя ему так долго находиться с этой женщиной наедине. Надо возвращаться в усадьбу к Давлет-хану, где, наверное, уже поднялся переполох. Пора назвать ему цену его жены. Ведь она стоит гораздо больше, Аслан чувствовал это, но боялся долго об этом думать.

Усадьба встретила его удивительно спокойно. Два ногайца хотели принять у Аслана коня, но он проскакал между ними. На дворе он пустил коня кругами и закричал в распахнутые окна между богатых, толстых колонн:

— Маршалла ду хьога, Давлет-хан! Здравствуй, князь! Давно ли ты видел свою жену? Не успел еще соскучиться по ней, Давлет-хан? Наверное, ты думаешь, что она убежала в степь с. одним из твоих ногайцев или калмыков? Я могу вернуть ее тебе живой и здоровой. Договоримся, Давлет-хан! Или ты опять предложишь мне пятьдесят рублей? Сколько стоит твоя красавица-жена? Посмотрим, как ты ее любишь!..

Аслан ожидал приступа бешенства со стороны Давлет-хана. Он даже готов был услышать выстрелы, хотя надеялся, что дело ограничиться только проклятьями и выхватыванием кинжала, ведь условия сейчас диктовал он, джигит Аслан Мидоев.

Но Давлет-хан опять удивил его. Он стоял на каменных ступенях между пузатыми колоннами и улыбался.

— Какой горячий и невоздержанный юноша! — говорил она, качая седой головой. — Украл жену у мужа и требует теперь богатый выкуп. Ай-ай-ай! Настоящий бандит! Ай-ай-ай! Сколько же ты хочешь, юноша?

— Две тысячи рублей серебром, Давлет-хан! — крикнул Аслан и конь под ним взвился на дыбы, как бы повышая цену выкупа. — Только жену я тебе приведу и так, бесплатно. Две тысячи я прошу у тебя за Меченого, того коня, что привел к тебе три дня назад. Жену же я привезу тебе из большого уважения к твоему благородному имени.

— Благодарю тебя, джигит, — усмехнулся себе в усы Давлет-хан. — Ты привел мне черного, как ночь, коня, теперь же готов вернуть мне солнце. Я ничего не пожалею, чтобы отблагодарить тебя. Почему же ты так мало просишь? Я думал, что ты настоящий джигит, а награду ты запросил, как жалкий раб. Разве столько стоит моя жена-красавица? Хочешь обидеть Давлет-хана?..