Похоже, у них никогда не бывает бойфрендов, но они всегда успешно выходят замуж. Кое-кто из мужчин, исподволь наблюдая за такой девушкой и старательно делая вид, что вовсе ее не замечает, прекрасно знает, что если она войдет к нему в дом как его супруга, то он всегда будет спать на душистых простынях, белоснежных от кипячения, высушенных на улице в зарослях можжевельника и тщательно отглаженных тяжелым утюгом, фотография его матери будет неизменно украшена хорошенькими бумажными цветочками, а самое видное место в гостиной будет занимать Библия. И, понимая это, мужчины чувствуют, что при такой жене дома всегда будут уют и тепло, что их рабочая одежда к понедельнику будет тщательно починена, выстирана и выглажена, а жестко накрахмаленные воскресные рубашки будут белой пеной вздуваться на вешалке за дверью. Лишь взглянув на руки такой девушки, мужчина понимает, что она способна сотворить из обычного бисквитного теста; он уже чувствует запах свежего кофе и поджаренной ветчины, уже видит белую, исходящую паром овсянку, в которую сверху положена ложка подтаявшего сливочного масла… Бедра такой девушки вселяют в мужчин уверенность, что детей она будет рожать легко и безболезненно. И во всем этом они совершенно правы.

Но ни один мужчина не знает, с каким упорством эта простенькая цветная девчонка начнет вить собственное гнездо, как она будет вкладывать в него веточку за веточкой, превращая его в свой неприкосновенный мирок, и сама встанет на страже каждого домашнего цветочка, каждой травинки, каждой вышитой салфеточки, порой оказывая сопротивление даже собственному мужу. Она молча и упрямо будет возвращать настольную лампу именно туда, куда поставила ее в первый раз; она будет убирать со стола грязную посуду сразу же, как только будет проглочен последний кусок приготовленной ею еды; она будет каждый раз заново натирать медную ручку на двери, стоит кому-то взяться за нее грязными руками. Одного брошенного искоса взгляда будет достаточно, чтобы муж понял: курить полагается на заднем крыльце. Соседские дети моментально почувствуют, что им нельзя без спросу зайти к ней во двор, даже чтобы забрать случайно залетевший туда мячик. Но мужчины о таких вещах понятия не имеют. Не знают они и того, что тело свое она будет дарить мужу весьма экономно и очень понемногу. Он должен будет овладевать ею как бы украдкой, приподнимая подол ее ночной сорочки максимум до уровня пупка. А во время занятий любовью он непременно должен будет поддерживать на локтях собственный вес, чтобы ненароком не повредить ее груди будущей матери, хотя на самом деле она таким образом станет просто избавлять себя от лишних соприкосновений с его разгоряченным телом.

Когда он проникнет в нее и начнет там двигаться, она каждый раз будет размышлять, почему столь необходимые, но интимные части тела не размещены в каком-нибудь более удобном месте — например, под мышкой или на ладони. Где-нибудь, куда можно легко и быстро добраться, не раздеваясь. Она буквально окаменеет, почувствовав, что одна из ее бумажных папильоток отцепилась во время любовных игр, и сразу же определит про себя, которую нужно будет спешно поправить, как только муж кончит, и хорошо бы он при этом не слишком обильно потел, потому что капли его пота могут попасть ей на волосы. Сама она предпочитает оставаться сухой — особенно там, между ногами, — и ненавидит все эти хлюпающие и шлепающие звуки. Почувствовав, что он близок к оргазму, она начнет быстрее двигать бедрами, вопьется ему в спину ногтями, будет стонать и задыхаться, притворяясь, что наивысшее блаженство она уже испытала. Она и при шестисотом соитии наверняка будет способна размышлять, на что же все-таки похоже это «наивысшее блаженство», именуемое «оргазмом». По ее представлениям, это больше всего должно напоминать то удивительное ощущение, когда она шла по улице, а гигиеническая прокладка сбилась и стала мягко двигаться у нее между ногами. Мягко, нежно, ласково… И вдруг в самом низу живота у нее возникло легкое, но отчетливое и весьма приятное ощущение. А потом оно настолько усилилось, что ей даже пришлось остановиться посреди улицы и плотно сжать бедра, чтобы хоть немного его продлить. Вот, наверное, это и есть «то самое», подумает она. Интересно, почему этого никогда не происходит, когда они с мужем занимаются любовью? И она будет с нетерпением ждать, когда же он, наконец, от нее отвалится, а потом, с облегчением одернув ночную сорочку, выскользнет из кровати и удалится в ванную.

Иногда ее забот и внимания сумеет удостоиться некое живое существо. Например, кошка. Кошке придется по душе аккуратность и четкость ее действий, постоянство ее привычек, и она постарается быть такой же чистенькой и спокойной, как хозяйка. Она будет тихо сидеть на подоконнике и ласкать хозяйку взглядом. А хозяйка сможет брать кошку на руки, и та будет задними лапками упираться ей в грудь, а передние класть на плечо. Хозяйка будет гладить кошку по мягкой шерстке, чувствуя под ней расслабленную плоть. И вскоре при самом легком прикосновении хозяйки кошка — или, точнее, кот — станет мурлыкать, потягиваться, жмуриться и даже открывать пасть в приступе чувственного наслаждения. А у его хозяйки будет при этом возникать «то самое» странно приятное ощущение. Когда она, стоя у кухонного стола, будет готовить еду, кот станет кружить возле ее ног, нежно и ласково касаясь икр, и странное вибрирующее ощущение от его прикосновений будет спиралью подниматься к ее бедрам и захватит ее настолько, что у нее даже пальцы слегка задрожат, оставшись погруженными в тесто для пирога.

Или, уютно устроившись, она примется читать раздел «Духоподъемные мысли» в журнале «Либерти», а кот возьмет да и вспрыгнет к ней на колени. И она начнет ласкать этот мягкий шерстяной комок, позволяя теплу кошачьего тела просочиться вглубь, до самых сокровенных частей ее бедер. И вскоре журнал упадет на пол, а она чуточку раздвинет ноги, и оба они погрузятся в дремотную неподвижность и нежное наслаждение до тех пор, пока ровно в четыре часа в дом не ворвется явившийся с работы нарушитель спокойствия — муж, которого интересует только то, что жена приготовила на обед.

Этот кот всегда будет точно знать: в смысле ее привязанностей он всегда на первом месте. Даже когда она родит ребенка. Ибо ребенка она и впрямь обязательно родит — легко и безболезненно, как и предполагалось. Но только одного. Сына. И его будут звать Джуниор, что значит «младший».

Одна такая девушка из Мобила, или Меридиана, или Айкена — у нее никогда не выступал пот под мышками и влага между ногами во время соития, а пахло от нее деревом и ванилью, и она отлично умела готовить суфле в своем подразделении «Домашняя экономика», — переехала со своим мужем Луисом в Лорейн, штат Огайо. Звали ее Жеральдиной. Там она стала вить себе гнездо, гладить мужу рубашки, расставлять повсюду горшки с «разбитым сердцем», играть с котиком, а потом и Луиса-младшего родила.

Жеральдина не давала своему малышу — она звала его Джуниор — плакать и прекрасно справлялась со всеми его потребностями, пока они оставались чисто физическими; она всегда могла его успокоить и накормить до отвала. Ребенок был выкупан, причесан, смазан маслом, одет и обут. Правда, Жеральдина с ним почти не разговаривала, никогда не ворковала, склонившись над его кроваткой, не налетала на него с поцелуями в приступе материнской любви, зато она всегда тщательно следила за тем, чтобы все прочие его потребности были удовлетворены. Мальчик довольно быстро обнаружил, сколь по-разному его мать относится к нему самому и к их коту. Чем старше становился Джуниор, тем лучше у него получалось переадресовывать на кота ту ненависть, которую он порой испытывал к матери, и он не раз испытывал настоящее наслаждение, видя, как животное страдает. Кот выжил только потому, что Жеральдина редко уходила из дома, а если Джуниор все-таки успевал учинить над ним очередное насилие, она всегда находила вполне эффективный способ, чтобы утешить несчастное существо.