Он протянул записку мадемуазель Бонне. Та, пробежав текст глазами, воскликнула:

— Безобразие! Просто безобразие! На три предложения четыре ошибки в написании и две в склонении! — Посмотрев на изумлённого Николая Николаевича, она добавила: — В целом девочки правы, мсье Николя. В последнее время вы чересчур увлеклись горячительными напитками. Чересчур.

— Не всё так гладко в датском королевстве, — процитировал Николай Николаевич и добавил: — Тут целый заговор на мою седую голову. Что же, раз не получилось угостить наших прелестных гостий Мадерой, остаётся надеяться, что сегодня кухарка не подведёт. Не разделите ли с нами трапезу, сударыни?

Дуня с Глашей согласились остаться на обед. Они прекрасно провели время, не только пообедали в столовой, но и пообщались с ученицами, коротавшими здесь каникулы, и в комнату зашли, как и думали, уже обжитую новыми жилицами. Покидали они свою Альма-матер в настроении радостном и приподнятом. Точно в таком настроении пребывали Николай Николаевич, мадемуазель Бонне, даже сторож с кухаркой, чью стряпню Дуня с Глашей искренне похвалили.

Для учениц, а на лето осталось двенадцать девочек и девушек разных возрастов, визит выпускниц и вовсе произвёл фурор. Во-первых, в институте младшие традиционно выбирали для обожания-подражания кого-то из старших, и у Дуни с Глашей имелось множество почитательниц. Во-вторых, они никогда не относились к этим почитательницам высокомерно. В-третьих, девочек окрылял сам факт, что одна из выпускниц смогла настолько повысить статус в обществе от внучки крепостной и дочки купца до графини. Это дарило надежду, что и им когда-нибудь улыбнётся удача, будь то удачный брак или учёба в столичных университетах и научная карьера в дальнейшем.

Ходили слухи, что вскоре в высшие учебные заведения столицы, в том числе и на магические отделения, начнут принимать женщин.

Взбудораженные ученицы после отбоя потихоньку собрались в одной из комнат и принялись обсуждать Дунино замужество. Одна из них утверждала, что Дунин папенька был против, и жених похитил невесту, умчав на быстром коне. И что их тайно венчал сельский священник, сжалившийся над несчастными влюблёнными. Она рассказывала так, словно видела всё своими глазами.

— Опять ты фантазируешь, Китти, — строго сказала её подруга, поднесла к глазам пенсне, оглядела остальных и изрекла: — Я, скорее, поверю, что Авдотья Михайловна своего жениха выкрала.

Дружный девичий смех привёл к тому, что появилась дежурная воспитательница и разогнала нарушительниц дисциплины по комнатам.

Глава четырнадцатая. Имение Лыково-Покровское

Выехали из Москвы двумя экипажами: в карете — молодые и Глаша, в коляске — горничные и багаж. Тому, что маменька Платонова с сестрицами вместе со всеми в имение не едут, радовались больше остальных горничные Нюра и Тася. Успели натерпеться за первую поездку, что даже лишний рублик к жалованию не в радость был.

Стоило миновать последние сторожевые будки, стоявшие на окраине города, как словно в другой край попали. Не было той витавшей в воздухе тревожности, что охватила Санкт-Петербург, Москву и даже Ярославль. Кругом царили тишь да гладь, да Божья благодать.

Погода вновь удачная выпала: солнечно, но не жарко. Прекрасное время — конец весны, всё расцвело, распустилось, птички, опять же щебечут. Платон даже разнежился, откинувшись на мягкую спинку сиденья и подставляя щёку солнечным лучам, пробивающимся сквозь неплотно задёрнутые шторки окна кареты.

Однако находился он в таком состоянии не долго.

— Платоша, свет мой, покуда едем, расскажи мне об имении. Введи, как любит папенька говаривать, в курс дела, — попросила Дуня.

Платон выпрямился и уставился на Дуню в недоумении.

— Да что рассказывать-то, сама увидишь, душенька. Имение как имение, в два этажа, с колоннами, по проекту знаменитого архитектора. Какого не помню, маменька лучше знает. Парк есть, пруд, около него ротонда. Конюшни, правда старые, а псарня и вовсе под сарай дворней используется. Папенька ещё года за два до кончины всех легавых продал. Дуня, может, прикупим несколько щенков, и ружьё новое. Я охотиться люблю, — попросил Платон, глядя на Дуню с надеждой.

— Отчего не прикупить? Обязательно прикупим, когда имение, с полями, садом плодовым, мельницей доход начнёт приносить, — ответила Дуня и, не заметив, как вытягивается лицо Платона, продолжила: — Как я поняла, к имению ещё прилагается пара деревень с крепостными.

— Деревня одна, Покровка, там чуть больше сотни душ, — уточнил Платон.

— А вторая куда делась? — спросила Дуня.

Платон пожал плечами и ответил:

— Маменька в том году Алексеевку со всеми крестьянами, там больше двухсот душ числилось, соседу продала, Савве Дормидонтовичу. Он из нетитулованных дворян. За тысячу рубликов взял деревню, но он половину наличностью отдал, на вторую вексель выписал, обещался через год по нему заплатить.

— Почему так дёшево отдали? — спросила Дуня, сощурив глаза.

— Да не знаю я, душенька, — ответил Платон, беззаботно улыбаясь, — всеми хозяйственными делами папенька заправлял, а после маменька с тётушками. Маменька сказала, от той Алексеевки мы лишь убыток имели.

Дуня, не найдя, как поприличнее озвучить свои мысли, отвернулась к Глаше. Мало того, что продешевили, облапошил сосед вдову, так ещё и должок выцарапывать придётся. Цены на крепостных Дуня примерно знала, хоть в последнее время, согласно императорскому указу, было запрещено печатать объявления о продаже людей, но сама продажа никуда не делась. Многими в обществе торговля живыми душами осуждалась. Михайла Петрович, как и его братья, крепостных принципиально не имели, их слуги и работники за жалование трудились.

— Ничего, подружка, когда до места доберёмся, подумаем, как у вашего соседа деньги по векселю стребовать. Ежели что, к Михайле Петровичу за советом обратимся, — успокоила Дуню Глаша.

Выросшие в среде купеческой, подруги знали, как должники всячески увиливают от своих обязательств. Поначалу купцам Матвеевским приходилось положенное чуть ли не выбивать. Это после, когда они в силу вошли, да знакомствами обросли из законников, да градоначальников, перевелись желающие надурить купцов из крестьян.

— Душенька, полно тебе пустяками голову забивать, — произнёс Платон, сладко зевнул и продолжил: — У соседа сын моих годов, мы приятельствуем. Вот увидишь, как только обратимся, сразу нам вексель обналичат. Не обидишься, если я немного посплю?

— Поспи, — ответила Дуня и вздохнула.

Ехали они, не спеша, останавливаясь ноги поразмять и лошадям отдых дать, поэтому засветло добраться не успели и остановились на ночёвку в придорожном трактире. В отличие от ямской станции, которой заправлял смотритель Антип Иванович, здесь и вполовину того порядка и чистоты не было. Дуня,