Впрочем, возопил он лишь про себя, наружу из него не вырвалось даже самого слабого звука; из горла его, как он того ни пожелай, не протиснулось бы сейчас и писка.

Однако же в счастливой рубашке родился Аборенков.

— Так, товарищи, с общей картиной все ясно, давайте подводить итоги! — подал неожиданно голос начальник управления из-за своего селекторного стола, вмиг заставив замолчать всех, и полуулыбка на его исполненном энергии лице — будто все происходящее здесь ужасно его веселило — стала даже ближе к улыбке. Словно бы теперь он собирался поделиться своим весельем со всеми прочими. — Что мы имеем? Имеем заявление гражданки…

— Ковригиной, — подсказал майор Пухляков.

— Да, — принял подсказку полковник Волченков, — заявление гражданки Ковригиной о незаконном хранении промышленного золота. Хорошо! И что же из этого следует? Я полагаю, — посмотрел он на своего заместителя по политической части, и Собакин тотчас вытянулся и вытянул вперед подбородок, так что подбородок второй почти исчез, — я полагаю, что тревоги насчет провокации — не беспочвенны, нет. Неформалов развелось, и они не дремлют, это факт! Мы должны, обязаны, — поднял Волченков вверх указательный палец, — принять во внимание, чьи это родители. Но! — снова вскинул он указательный палец. — Не мешает на это дело взглянуть и с другой стороны. Возможен и другой вариант, и его исключить нельзя: коррупция, сращение уголовного мира… ну, не буду продолжать, сами все понимаете, не маленькие. Если мы этого в нашем городе пока не обнаружили, это не значит, что подобного у нас не существует. Очень, может быть, даже существует! Везде есть, а у нас нет? Так бывает. Но это не закономерность. Закономерность, как правило, обратная. И если подобное, — тут он снова посмотрел на своего заместителя, а Собакин вытянул подбородок так, что колбаска второго под ним исчезла совсем, — если подобное имеет место у нас, почему нам нужно с самого же начала расписываться в своем бессилии? Зачем нам передавать это дело кому-то? Не вижу необходимости. В конце концов, — все продолжая глядеть на Собакина, теперь уже и в самом деле тоном шутки добавил он, — у нас у самих есть люди, достойные правительственных поощрений. А? Как думаете? — оторвав глаза от Собакина, обвел он взглядом совещательный стол, ни на ком, впрочем, особо не задержавшись.

— Изумительно! Просто, как скальпелем, Сергей Петрович! — потрясенно, так вот, от постигшего его потрясения, по имени-отчеству обращаясь, вскричал Собакин. — Признаюсь, я до такой версии не додумался. Одобряю. Поддерживаю! Двумя руками!

— Поэтому, я полагаю, — глянул Волченков теперь на Аборенкова, с ужасом ожидавшего неотвратимого, страшного удара, — с выговором старшему лейтенанту мы повременим. С выговором всегда успеется, — снова пошутил он.

Сиплый рявкающий звук вырвался из Аборенкова — будто вылетела из груди некая пробка.

— Мафия, товарищ полковник! Мафия! — оглашенно проорал он. И торопливо полез в карман, вытаскивая записную книжку. — Глядите, вот у меня записано, еще раньше, давно: «Трофимычи: криминогенная зона»!

— Молчи, дурак! — наклонившись к нему, произнес тихо, сквозь сжатые зубы майор Пухляков.

Однако полковник Волченков уже не смотрел на старшего лейтенанта Аборенкова и не слушал его.

— Василь Васильич! — теряя свою полуулыбку и сразу словно б одеревенев лицом, нашел он глазами молодого, бравого склада майора, неприметно сидевшего между более значительными погонами. — Немедленно план операции — будем прощупывать старичков. Пять минут времени на обдумывание. А гражданку эту, что тут у нас, пока не выпускать. Установите за ней наблюдение, чтобы случайно не ускользнула. Пусть посидит. Ясно?

— Так точно! — встав со стула и вытянувшись, отозвался бравый майор.

— Приступайте, — благословил Волченков, и лицо у него снова оделось полуулыбкой.

А Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем и ведать не ведали в это мгновение, что кончилась, пресеклась, отлетела в небытие их прежняя жизнь, сгорела без остатка, как тополиный пух. Они возвращались из магазина. Талоны на сахар остались вчера неотоваренными, остались неотоваренными талоны на колбасу, новых идей, как размолоть золото, не возникло за ночь ни у нее, ни у него, и в ожидании следующего видения, которое бы подсказало ей способ превратить скорлупу в настоящий песок, Марья Трофимовна потащила Игната Трофимыча тратить деньги. Магазин, однако, был пуст и еще несказанно тих — той особой звенящей тишиной, что устанавливается обычно во всяких общественных местах после царивших в них шума и толчеи. Не было ни песка, ни колбасы и даже обычного маргарина не было; один только жуткий комбижир, от одного взгляда на слюдянистые оплывшие комки которого у Марьи Трофимовны начинало екать в печени.

— Достояла б вчера, — попрекал ее обратной дорогой Игнат Трофимыч, — и с песком были бы, и с ветчинной. А то вареную-то эту ешь… Из резины ее, что ли, делают, я не знаю?

— Ой, не говори, — повинно поддакивала Марья Трофимовна. — Ты дак еще как-то ешь, а у меня совсем не принимает.

— Вот и достояла б вчера, — снова принимался за свое Игнат Трофимыч. — Знак ей, видишь, был… Синицу на журавля!

— Дак век живи, век учись, — покорно, чувствуя себя виноватой, отзывалась Марья Трофимовна. И вздыхала: — Ой, дак как бы это размолоть-то…

На подходе к дому от лавочки у забора навстречу им поднялся участковый Аборенков.

— Здравия желаю, Трофимычи! — бросил он руку к фуражке на голове, эдак доброжелательно вроде, с улыбкой, а лицо у самого, сразу же обратила внимание Марья Трофимовна, было словно у кота, слопавшего сметану.

— Здравствуй, Альберт Иваныч! И ты здоров будь! — поздоровались они с Аборенковым, и у обоих это вышло весьма-таки кисло.

— А чего хмурые такие? — спросил Аборенков. Однако спросил без недовольства, а все с тем же доброжелательством и улыбкой. — Все в порядке? Без конфликтов?

— Какие конфликты! Что ты, Иваныч! — дружно, с пионерской готовностью перебивая друг друга, ответили Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем.

— Это хорошо, что без конфликтов. Это хорошо. Рад! — сказал Аборенков, покачиваясь перед ними на носках и не освобождая дороги. Переступил затем с ноги на ногу и, обдав жаром своего громадного тела, придвинулся к ним совсем близко. — А яишней угостите? Хотели угостить, помните? Угостили бы, Трофимычи!

Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем переглянулись. Одна и та же мысль мелькнула у них: неуж догадался о чем-то?

Ho идет кролик в пасть удаву, хотя и чует его бедное сердце погибель, не хочет идти, а идет, и рад бы спастись, а лапы не сдвинуть с места…

Вот и Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем. И не хотели они вести Аборенкова в дом, так не хотели — сердце у обоих из груди выпрыгивало, но пуще того боялись они отказать ему, не уважить.

— Дак угостим, конечно! Пойдем, Иваныч, а как же! Как не угостить! — будто соревнуясь, наперегонки заприглашали они Аборенкова.