Я обожала посетителей в Энгельтале! Местные жители шли к нам в лазарет за медицинской помощью, и мы, как подобает, их принимали. Не только ради милосердия, но и в силу политической необходимости. Монастырь быстро развивался, по мере того как знать жертвовала нам окрестные земли, а вместе с землей — и ее обитателей. Бывали у нас и другие посетители, странствующие священники, желающие взглянуть на тот самый Энгельталь, в котором у монахинь появляются столь необычайные видения (или, фактически, попросту искавшие кров на ночь). Захворавший крестьянин занимал меня ничуть не меньше дворянина — ведь каждый приносил истории о большом мире.

Сестра Кристина не отказывала мне в удовольствии посмотреть на визитеров. Я тихонько садилась в уголок и внимательно вслушивалась в разговоры, все больше совершенствуя умение становиться незаметной.

Гертруда, конечно же, этого не одобрявшая, презрительно вздергивала длинный тонкий нос. Зрение у нее уже падало, и ей нелегко давалось сконцентрировать свое пренебрежение на одной точке — на мне.

Для Гертруды все посетители были незваными гостями, мешающими ей делать свое дело — ведь от Гертруды, как от книжницы, требовалось время от времени переводить для гостей. Она не была особенно искусна в переводе — в лучшем случае весьма поверхностно знала французский и итальянский, — однако должность обязывала. Большинство наших гостей могли объясниться на латыни или немецком, мне же больше всего нравились те, кто говорил на редких, экзотических языках. Заслышав такую речь, я любила навострить уши. Сложно было не только уразуметь иностранные слова, но и уловить чуждые понятия. К примеру, я знала, что папа Климент перенес папский престол в Авиньон… но почему? И где этот Авиньон находится? И на что он похож? Однажды вечером я впервые подслушала спор. Чужеземный гость посмел усомниться в святости покойного папы Бонифация, и непоколебимая Гертруда ринулась на защиту его святейшества. Меня, маленькую девочку, это шокировало.

Отчетливо помню, как в один прекрасный вечер мой талант раскрыли. У нас появился чужеземный гость, и Гертруда, как всегда, боролась с трудностями перевода. Мне эти трудности казались странными, поскольку я легко схватывала нить разговора. Все равно, на каком языке велась речь, — я просто ее понимала. В тот вечер гость был из Италии — дряхлый бедный немытый старик. Никто не сомневался: он недолго задержится в этом мире. Старик отчаянно старался объяснить, что с ним случилось. Гертруда в бешенстве всплеснула руками и заявила, что невозможно понять такой простонародный говор!

Оттого ли, что старик казался таким хилым, оттого ли, что у него так хрипело в груди, или по степени его благодарности за каждую ложку каши, или потому, что он не произнес ни одного дурного слова, хотя никто его не понимал, — короче, я почувствовала: если именно в эту ночь не поговорить с нашим гостем, пожалуй, с ним уже никто и никогда поговорить не сможет… Как бы то ни было, я нарушила свое привычное молчание и шагнула из угла в центр комнаты. На его родном диалекте итальянского я спросила:

— Как вас зовут?

С какой же радостью старик вскинул голову, даже не донеся ложку до рта, и ответил:

— Паоло!

Он подивился, откуда мне ведом его язык. А я и сама не знала откуда, и просто сказала, что знаю. Потом принялась рассказывать, как слушала речи иностранцев, а когда гости уезжали, мысленно проговаривала все сказанное на их языках перед сном. Паоло это показалось совершенно чудесным. На вопрос, откуда он, старик ответил, что почти всю жизнь прожил в Фиренце, но родом с самого юга, из мест, славящихся таким вот хриплым просторечным говором. И собственное его произношение, как он объяснил, произошло от ужасного смещения диалектов. При этом старик рассмеялся, и тогда сестра Кристина очнулась от изумления и тут же забросала меня вопросами, и кажется, не только с целью получить информацию, но и желая перепроверить мои способности к переводу. Так, с моей помощью, старик рассказал свою историю.

Всю жизнь Паоло прожил с горячо любимой женой. Она недавно умерла, ион чувствовал, что вскоре последует за ней. Вот и отправился в путешествие, ведь он никогда не видел других стран и не желал умирать, ничего не узнав о мире. Смерти старик не боялся — как всякого доброго христианина, в конце его ждало вознаграждение. Он попросился провести в монастыре лишь одну ночь, а потом собирался продолжить путь. Сестра Кристина разрешила ему остаться, поскольку обладала властью действовать от имени настоятельницы, и Паоло благодарил ее за доброту. Впервые в жизни я ощутила собственную значимость.

Паоло достал из мешка книгу и протянул мне. Очевидно, хотел оставить в подарок.

— Мне она вскоре не понадобится…

Сестра Кристина шагнула вперед, хотела отказаться за меня.

— Скажи ему, у него и так почти ничего нет, мы не можем взять книгу! Только непременно поблагодари!

Я перевела, и Паоло понимающе кивнул. Он снова поблагодарил монахинь, а затем отправился в предложенную ему постель.

Сестра Кристина наказала мне явиться завтра же, после заутрени, к настоятельнице для важного разговора. Я испугалась наказания за вмешательство, однако сестра Кристина заверила, что ничего особо страшного не будет.

На следующее утро я вошла к настоятельнице. Она сидела за рабочим столом, а чуть поодаль расположилась сестра Кристина. В углу, с подчеркнуто бесстрастным видом, стояла Гертруда. Настоятельница была добрая женщина, но я все равно ее побаивалась. Она казалась ужасно старой, и брыли у нее были точно у гончей.

— Как сообщила сестра Кристина, вчерашней ночью у нас случилось откровение, — проворчала настоятельница. — Дитя мое, Марианн, ты никоим постижимым образом не можешь знать итальянский. Как именно ты совершила это деяние?

Сестра Кристина ободряюще кивнула, и я собралась с духом.

— Я просто слушаю речи и понимаю, — сообщила я. — Не знаю, почему другие этого не умеют.

— Ты способна понять и другие языки? Поистине впечатляюще!

— Вы позволите? — вмешалась Гертруда. Старуха кивнула. — Настоятельница, суждения ваши верны, как всегда! И все же, я считаю, разумно было бы задуматься об источнике такой необычайной способности. Призываю вас быть настороже, ведь столь мало известно нам о рождении этого ребенка! Откуда нам знать, что ее способности происходят от Бога, а не от… некоего другого источника?

Мне никак не позволительно было бы усомниться вслух в словах Гертруды, но, к счастью, это за меня могла сделать сестра Кристина.

— И что же вы, сестра Гертруда, полагаете источником этих способностей?

— Их имена не стоит называть, хотя вам отлично известно о существовании сил, против которых должны бдить благочестивые души. Я не утверждаю, что в данном случае все именно так, а лишь полагаю разумным рассмотреть все вероятности.

На это ответила настоятельница:

— Пока нет причин думать иначе, мы сочтем, что это было и впрямь откровение Божие, а не происки Врага.