К вечеру сотня Боровского, куда уже влился десяток Михая, остановилась переночевать в крохотной деревушке, раскинувшейся на берегу неширокой речки. В стороне, на бугорке, виднелась усадьба какого-то небогатого, судя по постройкам, помещика.

– Деревню оставим в покое, казаки, – приказал Боровский. – В усадьбе нам будет удобнее и легче обороняться в случае нападения французов.

Усадьба затаилась за запертыми воротами. На стук никто не реагировал.

– Ломай ворота! – озлился Боровский.

– Не стоит, пан сотник, – встрял Лука. – Перелезем и откроем, а вот ворота и нам сгодятся.

– Давай, Лука, – согласился сотник.

Три казака попроворнее быстро перелезли, открыли ворота, и сотня въехала во двор. Все окна были темны и зашторены или закрыты ставнями. Гнетуще давила тишина.

Казаки, держа оружие наготове, быстро осмотрели дворовые постройки. Там, в соломе, обнаружили какого-то мужика. Две лошади, явно рабочие, хрустели в стойлах сеном и травой.

Добиться от перепуганного мужика ничего не удалось. Его оставили в покое.

– Обойдем господский дом, – распорядился Боровский. – Хозяин богатством не блещет, но накормить нас, уверен, сможет. Давайте, казаки!

Казаки бросились в дом, но двери были заперты.

– Ломай ставни этого окна! – Панас топором поддел доски и быстро отворил ставню. – Можно залазить, только поосторожнее, хлопцы.

Казаки полезли в окно, а Лука с Якимом приставили лестницу к слуховому окну и быстро вскарабкались наверх. С чердака спустились на верхний этаж дома. Оглядевшись, прислушались. Было тихо, если не считать голосов казаков, доносившихся снизу.

Лука качнул головой, предлагая обследовать помещения.

Две комнаты были пусты и явно давно не использовались. Третья оказалась запертой. Они стукнули несколько раз эфесами сабель, но ответа не получили. Переглянувшись, Лука шепнул тихо:

– Там кто-то есть. Откроем?

– А чем? Саблю лишь сломаешь. Топор бы или ломик.

– Я сбегаю за инструментом, – сказал Лука.

Он вернулся с одним здоровенным казаком с перевязанной головой. Дверь затрещала под мощными ударами казака, а юноши стояли рядом с пистолями наготове, ожидая всего.

Дверь открылась – кто-то изнутри сам отворил ее.

На пороге стоял староватый француз в сильно потертом, но когда-то роскошном кафтане. Лицо его было смертельно бледным, в глазах застыл страх, стойко сдерживаемый силой воли.

Он что-то сказал, но его не поняли. Казаки грубо отстранили старого и вошли в обширную комнату. В ней была хорошая, но старинная мебель, в дальнем углу сидели на оттоманке пожилая женщина и трое ее детей. Все с бледными от ужаса лицами, трясущимися руками.

Казаки с интересом оглядывали комнату, людей. Они впервые находились в господском доме француза, и все им казалось необычным и интересным.

Подойдя ближе к оттоманке, Лука взглянул на сидящих там детей. Мальчик лет тринадцати в добротном кафтанчике и две девушки. Старшей было лет за двадцать, а младшей не более восемнадцати. И эта младшая настолько поразила Луку своей беззащитностью и красотой, что он так и остался стоять с полуоткрытым ртом, не в силах оторваться от прекрасного видения. И его не отвлекло то, что на лице этой девушки проступали явные признаки ужаса, а крик готов был в любую секунду сорваться с ее алых, несколько побледневших губ, окаймлявших небольшой красиво очерченный рот.

Так они и смотрели – Лука на девушку, она – на него, с немым ужасом и ожиданием чего-то неотвратимого и страшного.

Лука вспомнил, что он в окровавленной повязке, смутился и отвернулся. А в комнату уже врывались казаки, с криками, не обращая внимания на присутствующих, рвали красивые, хоть и старые ткани, шарили в ящиках столов, бюварах и в других местах мебели. Один из казаков грубо схватил девушку за руку и дернул на себя. Та завизжала, отбивалась. Лука дернул казака за плечо и бросил:

– Оставь! Не видишь – это моя добыча! Отойди и отпусти девку!

– Так бы и сказал сразу. А теперь я и вторую прозевал, Лука!

Старшая девушка визжала вместе с матерью, пожилой француз, осмелившийся броситься защищать дочерей, уже лежал в луже крови.

А Лука взял все еще кричащую девушку за руку и толкнул на оттоманку. Он старался успокоить ее, не обращая внимания на вопли и визги других дам.

Он подождал, пока девушка перестанет кричать. Ее голубые глаза и светлые русые волосы обрамляли прекрасный овал лица с небольшим прямым носом, темными бровями и длинными ресницами.

Казаки покинули комнату, девушка бросилась к телу отца, припала к нему, запачкав в его крови свои завитые локоны и ленты. Она рыдала, а Лука стоял над ними – в голове пусто, а на душе противно.

Вздрагивающие плечи девушки были столь же прекрасны, как ее лицо. Лука со стойким любопытством и восхищением продолжал смотреть на нее, потом показал жестами, что готов помочь перенести тело ее отца на кушетку, стоящую вблизи.

Она поняла, и Лука осторожно подхватил еще теплое тело. Девушка помогала, удерживая ноги. Тело положили на кушетку, девушка бросила мимолетный взгляд на Луку, и тот впервые углядел в нем что-то вроде теплоты или благодарности.

На душе стало легко и тепло, он непроизвольно коснулся ее руки. Она вздрогнула, дернулась, но не отвернулась. Лука глянул в ее наполненные слезами глаза и с замиранием сердца ощутил прилив такой жалости к этой беззащитной девушке, что внутри все защемило.

А снизу уже доносились подвыпившие голоса казаков. Воплей женщин больше не было слышно, но Лука остро ощутил опасность для этого создания. И это подтвердилось с приходом другого казака. Тот с хитрой и коварной усмешкой поглядел на эту печальную картину у тела старика, спросил грубо:

– Лука, ты и дальше будешь возиться с этой кралей? Пора и дело делать, ха! Смотри, как бы ее другие не поимели, пока ты тут собираешься, ха-ха! Вот дурень так дурень! Гляди, хлопец!..

– Пошел ты!.. – огрызнулся Лука, но покраснел и отвернулся.

Он поднялся, взглянул на девушку, сказал, подтверждая слова жестами:

– Тебе надо спрятаться, девка! Оставаться здесь опасно. Иди!

Лука энергично махал руками, подталкивал к двери и всячески давал понять, что надо делать. Он подвел девушку к двери, подтолкнул и показал, что надо торопиться. Она не понимала, слезы текли из ее глаз, но Лука был настойчив.

Наконец она пошла к темной лестнице и, оглядываясь и всхлипывая, спустилась вниз и растаяла в темноте.

Лука вернулся в комнату. Было уже достаточно темно, свечи не горели, а вечерний свет угасающего дня почти не проникал в окна.

Он бросил взгляд на мертвого француза, представил родное село Мироновку. Вздохнул и побрел вниз, где гуляли казаки.