— Отель «Наполеон», авеню Фридланд.

Шофёр понимающе кивнул и более приставать с разговорами не стал.

Замоскворецкая закурила и принялась разглядывать сперва проносившиеся слева и справа пустыри предместий, стыдливо прикрытые гигантскими рекламными щитами всякой известной ей и неизвестной всячины — от разноцветной одежды всемирной молодёжной марки «Беннетон» и бензина местного разлива «Эссо», до морских полуфабрикатов быстрого приготовления «Монго» и телефонных карточек «Франс-телеком», с помощью которых можно из любого телефона-автомата дозвониться аж до Рио-де-Жанейро. .

Не успела она выкурить первую сигарету, как пустыри сменились непрезентабельной застройкой в виде каких-то бесконечных складов и пакгаузов. Потом появились такие же, как в любом российском городе, железобетонные пятиэтажки, будто сделанные наспех. Правда, французские панельные дома всё же выглядели повеселей… как-то побуржуазней. Она знала, что в этих домах приличные парижане не живут.

Алла не первый раз была в Париже…

Если и можно было считать обитателей этих кварталов парижанами, то с такой же степенью условности, как приезжих азиков, что торгуют в городе арбузами, считать за коренных петербуржцев… Ещё со времён первого приезда во Францию Алла знала, что непосредственно сам Париж — это двадцать восемь округов-рендисманов, очерченных условной линией центра города. А спальные районы, и даже небоскребно-американский бизнес-сити, Дефанс, непосредственно Парижем уже не считаются. Поэтому-то, по статистике, огромный Париж имеет весьма скромное количество жителей, всего три миллиона… Это не как в их областном центре или Москве, где все эти Чупчины, Дачины, Синие Поляны, Новогиреевы, Свибловы и Черёмушки включены в черту большого города… А Париж… зачем ему смешиваться с деревней? Даже такой деревней, которая в России вполне сошла бы за крупный административный центр? Так что, глядя на пятиэтажки, Алла знала, что в этих домах живут алжирцы или тунисцы… или негры из Ганы и Гвинеи — самые бедные, типа наших бомжей, годных, разве что, уборщиками в метро работать, да траншеи на улице копать.

Настоящий Париж, красивый, манящий, волнующий души всех русских женщин, — он дальше!

Вот уже и Сена справа показалась. Но это все равно ещё не Париж.

Машина встала в пробке.

Шофёр, тот, что на Луи де Фюнеса похож, бегло глянул в зеркальце заднего вида на пассажирку и включил радио. Из колонок понеслись сперва позывные какой-то их радиостанции, потом быстро-быстро затараторил диктор, так что вообще ни одного слова было нельзя разобрать… А потом полился типичный французский шансон — с невообразимо растянутым грассирующим «эр». Песня оказалась как нельзя кстати. Алла стала тихонько постукивать ладошкой себя по коленке и даже подмурлыкала пару раз в рефрене, там, где уловила часть слов, — «тю мади же рандэву»… Она поймала в зеркале слегка удивлённый взгляд шофёра, его слегка ироничную улыбочку, но презрительно хмыкнула и отвернулась…

Слева и справа, сзади и спереди стояли «Рено» и «Пежо», «Мерседесы» и «Ситроены». И повсюду люди. Хорошо одетые, со спокойными лицами. Они привыкли по два-три часа в день париться в пробках. Именно такие выражения лиц у людей, живущих в больших городах, где главным правилом выживания является девиз: «Не лезь в чужие проблемы, когда полно своих!»

«Дезоле, он э при дан ламбутейаж», — нарушил молчание шофёр, показав жестом на стоящие рядом машины.

Алла и так догадалась, что они попали в пробку, а она и не торопилась. Это ему, шофёру, наверное, невыгодно. Счётчик-то с километра, а не с минуты деньги считает! Наверное, дома куча детей, а то и внуков, и у всех потребности: новая игровая приставка к компьютеру, новый скэйборд, новые роликовые коньки и шлем… Да и у самого, небось, потребности — соседку Жаклин в пятницу в ресторан вытащить… а жена — старая карга… И тёща… И куча счётов за горячую воду, за платные компьютерные курсы, за гараж, за ремонт машины… Представив себе такую картину, Алла даже прониклась к своему шофёру пониманием… Однако через некоторое время, когда машина уже десять минут не трогалась с места, а счётчик, тем не менее, пять раз успел щёлкнуть, Алла поняла, что парижские таксисты не так просты, как кажутся, и что они давно уже приспособились к своим «каменным джунглям», как приспосабливаются и выживают самые устойчивые биологические виды… И тут же перестала жалеть этого де Фюнеса.

Машины в пробке двигались чрезвычайно медленно. Видимо, где-то впереди произошло дорожное происшествие.

Алла чиркнула зажигалкой, прикуривая ещё одну сигарету.

Сейчас приедет она в отель, позвонит Светке Абрамовой, той, что ещё в восемьдесят шестом из страны свалила, и Маринке Поляковой, которая года три как уехала… Про Светку говорили, что в «Крэйзи Хоре» танцует чуть ли не сольный номер. А Маринка писала, что в «Мулен-Руж» в кордебалете пляшет — ноги выше головы задирает… Голая…

Поехали, слава Богу.

Как там у классика? Увидеть Париж и умереть! Ну, вот, она уже четвёртый раз в Париже и пока ещё не умерла!

Кафешки со столиками на тротуаре, за которыми сидели преимущественно японские туристы, круглые рекламные тумбы с крышами, словно башенки старинных замков, стилизованные под бронзовую старину, зелёные неоновые кресты «фармаси».

Вот он — настоящий Париж! Наконец-то!

* * *

«Наполеон» — дорогой отель. Поехала бы на свои, выбрала бы что-нибудь подешевле, на бульваре Клиши или возле Северного вокзала. Но если платит Сушёный, то можно и шикануть!

В рисепшен[4]долго рассматривали её российский паспорт.

«Они что, за проститутку меня принимают? — подумала про себя Алла и зло посмотрела на кучерявую курносую девицу за стойкой, так долго пялившуюся в её загранпаспорт. — Мол, все русские бабы, приезжающие в Париж, — путаны… А, впрочем, они правы. Так оно и есть, — успокоила себя Алла, забирая паспорт и кивая в ответ на дежурную улыбку курносой. — Господи, ну что ж ты серенькая-то такая? Где же вы, хвалёные парижанки-красотки?» Замоскворецкая, не в первый раз прилетавшая в столицу Пятой республики, знала, что на самом деле красивых француженок очень мало… Повывелась порода. Наполеон пять миллионов самых красивых и породистых самцов-производителей за десять лет непрерывных войн со всем цивилизованным миром угрохал. Вот и пошли-поехали портить породу приезжие из Алжира да Испании… А ведь встречались французы — красавцы с каштановыми волосами! Взять того же Ив Монтана или Жана Маре…

Ливрейный мальчик в смешной круглой шапочке на резинке проводил её до номера на третьем этаже, открыл дверь и, покуда она оглядывала апартаменты, все стоял в проёме этаким укором её несообразительности.

«Надо ему денег дать, — вспомнила Алла, и, покопавшись в сумочке, нашла долларовую бумажку. — Маленький буржуй!»

Номер, где поселилась Замоскворецкая, оказался очень даже ничего. Маленький бар, наполненный ликёрами и виски в малюсеньких бутылочках. Широкая двуспальная кровать, предполагающая, что ночной Париж непременно должен подарить постояльцу романтическое свидание… На валике, лежащем на кровати вместо привычной и милой русскому сердцу подушки, — конфетка на салфетке. Миленько и со вкусом. В углу, у телевизора с таймером, отсчитывающим время просмотра коммерческих каналов, — пульт на длинном шнуре. «Это чтобы не стащили», — догадалась Алла. С хитростями бесплатного пользования коммерческими каналами она уже была знакома. Как только после двухминутного просмотра эротического фильма на таймере загорается красная лампочка — надо спешно переключить телевизор на другую кнопку и тут же снова нажать на ту, по которой шла платная эротика. И, пожалуйста — снова бесплатные две минуты просмотра.