позе, в которой оставил ее вчера на кровати. Выглядит беззащитной и уязвимой. Что я там говорил, нежности она у меня не вызывает? В такие моменты еще как.

Убираю темную прядь волос с ее лба и бужу. Ноль отклика. Сажусь рядом и опять зову:

— Тоня...

— Хочу спать. Уйди, — бормочет она и тянется за одеялом.

Я приношу из ванной стакан воды и силой заставляю диковинку сесть.

— Всю выпей. Не хватало еще обезвоживания.

Она смотрит на меня отрешенно. Опускает глаза на стакан в моей руке. Молча выпивает воду и снова падает на подушку.

Пьянь.

Оставляю Антонину досыпать и возвращаюсь в гостиную. Телефон на столе подает признаки жизни.

— Да, — отвечаю я.

— На связи, — хрипло произносит Дан.

— Машину к одиннадцати пригонишь?

— А ключи я где возьму?

— На такси заедешь за ними в отель. Не тупи.

— Принято, — завершает он разговор.

До одиннадцати еще хренова туча времени. Я переодеваюсь и решаю провести пару часов в спортзале. После тренировки завтракаю и погружаюсь в работу, отвечая на важные сообщения. Незадолго до прихода Дана опять заглядываю в спальню Антонины.

Она встала, и судя по ее растрепанному виду, только что. Слегка пошатываясь, стоит у зеркала и ватным диском вытирает потекший макияж.

Все два часа, пока я вымещал дурь на турниках и дорожке, словно стирают из памяти. В мыслях вновь одно: трахать диковинку.

— Ты меня смущаешь, — заметив, что я наблюдаю за ней, лепечет она. — Выйди.

— После вчерашнего это я должен говорить про смущение.

Антонина замирает. Наши глаза встречаются в зеркале.

— А что было вчера? — Она бледнеет.

Блядь, неужели собирается разыгрывать сцену, будто не помнит, что было вчера? Ведь не до такой же степени налакалась. Хотя учитывая все, что было…

— Пятно крови на постели не натолкнуло ни на какие мысли?

В это мгновение я жалею, что не позаботился о такой детали заранее. Вишневый сок, который я недавно допил, отлично бы подошел.

— Н… нет. — Тоня опускает глаза и задумчиво прикусывает губу. — Ты бы не стал, правда?..

Многозначительно молчу.

— Нет… — говорит она еще тише и с раскаянием в голосе. — Я вчера выпила лишнего, но точно помню, что секса не было. У меня ничего не болит...

— Внутрь не было. — Подхожу ближе, не в силах сдержать улыбку. Останавливаюсь сзади.

Антонина заметно напрягается, краснеет и начинает паниковать.

— Ты красиво кончаешь. Смотрел бы на тебя вечность, когда ты в экстазе.

Она смущается, но почти сразу же берет себя в руки.

— Мне нужно в душ, и сегодня я на работу не пойду. С такой больной головой ни одного кода не написать правильно. А по поводу вчерашнего… — В голосе Тони появляются нотки невозмутимости. — Карета превратилась в тыкву. Причем в буквальном смысле. — Ткнув пальцем в свое отражение, она как ни в чем не бывало продолжает вытирать тушь под глазами.

— Выходной? Почему бы и нет. Можем себе позволить. — Я кладу руки ей на талию и вжимаюсь в задницу Тони своей непроходящей эрекцией.

Диковинка тут же бледнеет, хотя мгновение назад была похожа на румяный кусок пирога.

— Можем? — переспрашивает она и шумно сглатывает.

— Да. Остаемся сегодня в номере. Вдвоем.

Я резко поворачиваю Антонину к себе лицом, и, когда замечаю мурашки на ее теле, самого будто током прошибает.

14 глава

Я пытаюсь оттолкнуть Леона, но ничего не выходит. Окутывает тревогой. Она пробирается в каждый уголочек души, даже самый потаенный.

За год, что живу одна, я так и не научилась себя контролировать и порой остро реагирую на всякого рода изменения. А еще по пятам преследует страх перед неотвратимыми событиями. И ведь их действительно не предотвратить!

Как можно хотеть человека и одновременно его ненавидеть?

Наверное, один честный разговор многое изменил бы в наших «недоотношениях» и расставил все по местам, но где гарантия, что меня услышат и поймут? Видно ведь, что у Дамианиса на уме. Хотя нет, про ум я погорячилась. Здесь явно что-то другое, неподвластное рассудку.

На помощь приходят не иначе как высшие силы. В дверь номера стучат и стучат, без остановки. Это отвлекает здоровенного наглого котяру от жертвы, которую он так и норовит сожрать.

— Сейчас отдам Дану ключи от машины, и вернемся к тому, на чем закончили, — обещает Леон.

Несмотря на всю серьезность ситуации и положение Дамианиса, у которого я числюсь в личных вещах, почему-то есть уверенность, что он меня не обидит. По крайней мере, физически. Ну или просто хочется так думать. Идеализировать людей — мое любимое занятие. С таким подходом и до стокгольмского синдрома недалеко.

Леон выходит из спальни, и я тут же направляюсь к комоду, на котором расставлен скудный набор уходовых средств. Сваливаю их на пол и перетаскиваю почти неподъемную деревянную махину к двери.

Иногда человеку необходимо побыть наедине с самим собой, и сейчас только это поможет восстановить душевное равновесие. Иначе грек и впрямь доведет меня до греха и мы совершим непоправимое, о чем я потом могу пожалеть, а его самого — возненавидеть. Хотя я и так его ненавижу. В глубине души. За то, что вызывает интерес. Ну и, судя по тому, что вчера было, — еще и желание.

Господи, это же надо было так влипнуть...

Сажусь на пол и, прислонившись спиной к комоду, закрываю глаза. Меня немного штормит после вчерашней пьянки. Спросонья даже не сразу вспомнила, что было, но едва руки Дамианиса оказались на моей талии, как ночные безумства вспыхнули перед глазами чередой волнующих картинок.

Какой стыд! Если бы я писала книгу, то именно так бы ее и назвала. Всю мою жизнь можно охарактеризовать одним этим словом. И ведь стоит только настроиться, войти в колею, нащупать силы и решимость что-либо изменить, как все рушится, словно карточный домик.

— Открой. Это глупо.

Я вздрагиваю, услышав голос Леона.

— Глупо с тобой спать, — отзываюсь, уверенная, что поступаю правильно.

— А закрылась, потому что тоже этого хочешь, но боишься сорваться, как вчера? — летит шпилька в мой адрес.

Скотина похотливая. Сам же спровоцировал.

— Вчера я напилась, и это была огромная ошибка. Ну или минута слабости. Стрессы не проходят бесследно, — продолжаю держать оборону.

— Может, заказать в номер