Адрес, который дал мне Эрик, в Месе, и это, надо полагать, ошибка, потому что на Лос-Бразос расположен лишь трейлерный парк. И если вы представляете себе аккуратные ряды симпатичных домиков на колесах с маленькими садиками и приветливыми окошками, то глубоко заблуждаетесь. Этот трейлерный парк напоминает огромную свалку. Пыльная парковка кольцом замыкает в себе пятьдесят ненумерованных фургонов, каждый из которых являет новую степень запустения и упадка. Софи пинает спинку моего сиденья.

— Мамочка, нам придется жить в автобусе?

Мы проносимся мимо входа, у которого стоит закутанная в плащ старуха — и это несмотря на адскую жару. За забором не видно ни души. Каково же приходится людям, запертым в металлических коробках, когда на улице температура зашкаливает за сто градусов?

Остановимся в отеле, решаю я, но тут же вспоминаю, что нам не хватит денег. Эрик говорил, что счет может идти даже не на недели, а на месяцы.

У некоторых домов возле крыльца растут кактусы. В фундаменты других вплавлены бронзовые орнаменты. Порог переступает молодая девушка, и я тотчас опускаю стекло.

— Извините! — окликаю ее я. — Я ищу… — Я заглядываю в сообщение от Эрика.

— No habla ingles.

Она поспешно прячется в трейлере и опускает шторы, чтобы мы не смогли заглянуть внутрь.

Я могла бы поехать к Эрику, но он не сказал, где остановится. Я не успела опомниться, как уже объехала по кругу трейлерный парк и вернулась на главную дорогу. Старушка по-прежнему стоит там. Она улыбается мне. У нее морщинистая, как кленовая кора, кожа индианки; ее коротко стриженные седые волосы завязаны красным платком на макушке. На каждом пальце красуется по серебряному кольцу — я замечаю их, когда она распахивает свой плащ. Под ним оказывается футболка с надписью «Все хорошо, если ты из племени хопи», с атласной подкладки свисают на пластиковых петлях всевозможные предметы: ржавые столовые приборы, старые пистолеты и с десяток кукол Барби.

— Гаражная распродажа, — зазывает она. — Дешевле не бывает!

Софи, завидев кукол, оживляется.

— Мамочка…

— Не сегодня, — говорю я и натянуто улыбаюсь старухе. — Извините.

Она, равнодушно пожав плечами, запахивает плащ.

Я не сразу решаюсь спросить:

— Вы случайно не знаете, где стоит трейлер 35677?

— Вон он. — Она указывает на развалюху в каких-то двадцати футах. — Там никто не живет. Девочка жила, но уехала с неделю назад. Ключи у соседей.

В дверном проеме соседского трейлера висят радужные украшения; кривой кактус, чьи отростки напоминают запутанную карту нью-йоркского метро, водружен на табурет с мозаичным сиденьем и гипсовыми человеческими конечностями вместо ножек. К зеленым ветвям пало-верде привязаны шнурками и обрывками кожи сотни коричневых перышек.

— Спасибо, — говорю я и, велев Софи ждать в машине с включенным кондиционером, подхожу к двери. Я дважды жму на кнопку звонка, но никто не откликается.

— Никого нет дома, — говорит старуха, как будто я сама этого не поняла. Но прежде чем я успеваю ответить, вблизи взвывает полицейская сирена. Я в тот же миг оказываюсь снова в Векстоне, за десять секунд до развала моей жизни. Я опрометью кидаюсь к машине — к Софи.

Патрульная машина останавливается за моей машиной, но офицер подходит не к нам, а к старухе.

— Рутэнн, — говорит он, — сколько раз я тебе повторял?

Она затягивает ремень плаща потуже.

— Haliksa'i, ты не можешь мне ничего запретить.

— Здесь нельзя вести коммерческую деятельность, — говорит полицейский.

— А никто ничем и не торгует.

Он приподнимает солнцезащитные очки.

— Что у тебя под плащом?

Она поворачивается ко мне.

— Это сексуальные домогательства, вам не кажется?

Только тогда офицер меня и замечает.

— Вы кто? Покупательница?

— Нет. Я только что сюда переехала.

— Сюда?

— Кажется, да, — поясняю я. — Я как раз искала ключи.

Полицейский в задумчивости потирает переносицу.

— Рут, купи себе прилавок на индейском блошином рынке, ладно? Не заставляй меня сюда возвращаться.

Он садится в машину и отправляется осматривать окрестности дальше.

Старуха, тяжело вздохнув, ковыляет к двери, в которую я безуспешно ломилась.

— Попридержи коней, — говорит она. — Сейчас достанем твой ключ.

— Вы здесь живете?!

Не удостоив меня ответом, она открывает замок и заходит внутрь. Даже на таком расстоянии дом отчетливо пахнет жженым сахаром.

— Ну? — нетерпеливо окликает она меня. — Заходи же.

Я забираю Софи и Грету из машины. Приказав собаке ждать на крыльце, мы заходим в дом. Рутэнн снимает плащ и бросает его на диван-кровать — куклы выглядывают из складок, как суслики из нор. Куда ни кинь взгляд, везде громоздится какой-нибудь ящик с хламом или жестяная банка с бусинами и перьями. Клеевые пистолеты разбросаны по полу, как орудия убийства.

— Где-то здесь, — бормочет она, копошась в выдвижном ящике, забитом веточками и карандашами.

За спиной у меня Софи украдкой вытаскивает куклу из складок плаща.

— Смотри, мама, — шепчет она.

В одной руке эта Барби держит миниатюрное ведерко с шоколадным мороженым, в другой — видеокассету с фильмом «Неспящие в Сиэтле». На ней спортивные штаны и пушистые тапочки, а на бедре висит кобура с пистолетом. На шее табличка: «У Барби ПМС».

Я невольно смеюсь и тянусь к плащу за другой игрушкой. Это Барби из реалити-шоу. Облаченная в спортивный купальник и свадебную фату, она держит карту Амазонии. Во рту виден недоеденный овечий глаз, из заднего кармана выглядывает пачка долларов, а за резинку носка заткнут контракт с фирмой «Найк».

— Очень смешные, — говорю я.

— Я их называю «Барби с черного рынка». Куклы для девочек, которые еще не наигрались. — Старуха подходит и протягивает мне руку. — Меня зовут Рутэнн Масавистива, я владелица и председатель правления «Второго дыхания» — фирмы, специализирующейся в реинкарнации неодушевленных предметов.

— Как это?

— Ищу владельцев для тех вещей, которые больше не нужны своим хозяевам. Я — большой ходячий индейский ломбард. — Она пожимает плечами. — Ваш старый тостер запросто может оказаться чьим-нибудь почтовым ящиком, надо только приложить немного усилий. А старый ковбойский сапог может обрести вторую жизнь в виде горшка для герани.

— А что насчет кукол?

— Опять же перерождение, — не без гордости заявляет она. — Я сама их делаю, каждую деталь. Даже бутылочку с прозаком для «Барби в кризисе среднего возраста». Раньше я хотела вырезать кукол кацина, но это позволено только мужчинам-хопи. Женщины должны делать кукол только своими матками, так сказать… Опять-таки, не люблю, когда указывают, что мне нельзя делать.