Воздушные бои обычно происходили вдали от берега, и войска не могли видеть подвиги своих асов. Они лучше знали силуэты немецких истребителей и особенно пикирующих бомбардировщиков «штука». Когда вражеские самолеты прорывались к району погрузки, на пляжах начиналось настоящее смертоубийство. «Я с содроганием вспоминаю Дюнкерк, — говорил с несвойственной для Flugzeugfuhrer (лейтенанта авиации) эмоциональностью Пауль Темме, пилот Me-109. — Это была бесстыдная бойня. Пляжи были забиты толпами солдат. Я налетал на них и поливал огнем, как из брандспойта»[112].

Том Бристоу, водитель грузовика, тоже долго не мог забыть налеты пикирующих бомбардировщиков «штука»: «Они казались мне отвратительными грифами. Их шасси напоминали когти, сжимающие свою жертву. Но между колесами темнела не жертва, а огромная, жирная бомба. Я не мог оторвать глаз от этой бомбы… она меня завораживала, как топор палача. Я не мог сдвинуться с места»[113]. Бомба не причинила вреда Тому Бристоу. Младшему капралу Джону Уэллсу из Южно-Стаффордширского полка повезло меньше. Он находился на носу корабля, когда «штука» сбросил бомбу на кормовую дымовую трубу:

«Прямое попадание. Судно за три секунды сложилось вдвое. Мне посчастливилось, что я был на носу. Я просто слетел в воду. Взрывом пробило топливную цистерну, и море покрылось дизельным топливом. Мне удалось доплыть до берега, но я до сих пор испытываю боль в желудке из-за того, что тогда наглотался топлива»[114].

Несмотря на все успехи, Геринг не выполнил обещание уничтожить экспедиционные силы с воздуха, в чем вскоре убедился и Гитлер. «Если бы вода в Ла-Манше расступилась подобно Красному морю перед Моисеем, для того чтобы британцы могли вернуться домой, — писал один историк, — то мир вряд ли удивился бы такому чуду»[115]. Так или иначе, британцы потеряли в этой кампании 68 111 человек, 40 000 из них попали на пять лет в заключение.

Британцы понесли и другие потери. Они оставили на побережье 65 000 единиц подвижной техники, 20 000 мотоциклов, 416 000 тонн материальных средств, 2472 орудия, 75 000 тонн боеприпасов и 162 000 тонн бензина. Они постарались уничтожить как можно больше техники, имущества и складских запасов, разливая, например, бензин на продукты питания и подрывая гранатами пушки. Но солдаты экспедиционных сил вернулись домой, имея при себе только винтовки: офицеры не пускали на борт тех, у кого не было при себе оружия. Британский Томми тех времен должен был иметь при себе: стальной шлем весом два с половиной фунта, ранец (5 фунтов), защитную накидку (3,5 фунта), противогаз (3,5 фунта), две патронные сумки по шестьдесят патронов в каждой (10 фунтов каждая), штык и ножны к нему (1,75 фунта), ботинки (4,75 фунта) и винтовку (почти 9 фунтов). Общий вес снаряжения составлял 53,5 фунта, или почти четыре стоуна (более 25 килограммов). Последним покидал Дюнкерк генерал-майор Гарольд Александер, командующий 1-й дивизией, сохранявший в продолжение всей эвакуации полнейшее хладнокровие.

— Наше положение катастрофическое, — сказал ему штабной офицер.

— Извините, — ответил Александер. — Я не понимаю длинных слов[116].

4 июня, в день, когда завершилась операция «Динамо», Уинстон Черчилль заявил в палате общин, обращаясь ко всей нации: «Мы не должны приписывать этому избавлению от беды атрибуты победы. В войнах не побеждают эвакуациями». Он назвал изгнание с континента «колоссальной военной неудачей», но в своей речи произнес, пожалуй, самые зажигательные слова за всю войну:

«Мы не поникнем и не уступим. Мы будем идти до конца. Мы будем сражаться во Франции, мы будем сражаться в морях и океанах, мы будем сражаться с нарастающей уверенностью и силой в воздухе, мы будем защищать наш остров любой ценой. Мы будем сражаться на берегах, мы будем сражаться на аэродромах, в полях и на улицах. Мы никогда не сдадимся».

Все слова, которые Черчилль использовал в этих коротких и хлестких фразах, вышли из древнеанглийского языка, кроме двух. «Уверенность» (confidence) — латинского происхождения, «сдаваться» (surrender) — французского. В ноябре 1942 года министр-консерватор Уолтер Эллиот рассказал генерал-майору Джону Кеннеди: когда Черчилль сел, закончив выступление, он прошептал премьер-министру: «Не знаю, как мы будем их бить, если только бутылками по голове, естественно, пустыми»[117].

Публичный призыв к продолжению борьбы свидетельствовал о победе Черчилля в военном кабинете, который пять дней — с 24 по 28 мая — обсуждал возможность мирных переговоров с Гитлером при посредничестве Муссолини[118]. Сторонник договоренностей с Германией, министр иностранных дел лорд Галифакс, конечно, не согласился бы на то, чтобы пожертвовать флотом и национальным суверенитетом. Однако Черчилль при поддержке других трех членов кабинета — Невилла Чемберлена и лейбористов Клемента Эттли и Артура Гендерсона — отвергал любые переговоры с нацистами по крайней мере до тех пор, пока не станет ясно, сколько войск удастся вывезти из Дюнкерка. Черчилль был прав. Любое соглашение с Германией могло бы сказаться на моральном духе британцев, легитимизировать завоевания Гитлера, оттолкнуть американцев и позволить позднее немцам бросить против СССР всю свою военную мощь, а не ее часть, хотя и немалую. Первоначальные условия могли быть благоприятными, но впоследствии разобщенной Британии пришлось бы поддерживать непомерный уровень расходов на оборону в продолжение многих десятилетий или пока Германия не достигнет победы на востоке и не набросится на британскую буржуазную демократию. «Вера в возможность скоротечной успешной войны, — писал ирландский литератор Роберт Уилсон Линд, — одно из самых древних и опасных заблуждений».

Тем временем министерство информации совместно с военным министерством и министерством внутренней безопасности выпустило листовку под заголовком: «Если придет агрессор: что делать и как это делать». Вначале в ней твердо заявлялось: «Если немцы нападут, то их выдворят наш флот, наша армия и наша авиация». И далее говорилось: поскольку население Польши, Голландии и Бельгии было застигнуто врасплох, необходимо знать, как поступать в подобных ситуациях (конечно, имелись в виду и французы, но поскольку Франция пока еще воевала, то ее решили не упоминать). Первая рекомендация заключалась в следующем: «Если немцы придут — на парашютах, самолетах или кораблях, — вы должны оставаться там, где находитесь». Приказ: «Сохранять спокойствие». Высшее командование не хотело, чтобы дороги были забиты беженцами, как это случилось на континенте. «Не доверяйте слухам и не распространяйте их» — таков был второй совет, хотя распознавать слухи надо было самостоятельно: «Руководствуйтесь здравым смыслом». К здравому смыслу призывали и другие инструкции, например: «Ничего не давайте немцу, кем бы он ни был».