Потом, однако, по более тщательном расследовании, некоторые закономерности обнаружились. Примерно в одно и то же время, месяца три назад, каждой из пятерых девок снились разные, но одинаково тревожные и неприятные сны. Одной привиделось, будто она в избе, и тут же вдруг по полу мечется змея, а у змеи этой вместо змеиного рыла вроде бы человеческое лицо – но разглядеть невозможно, так юркает по избе эта тварь. Деревенская мадемуазель тогда якобы схватила кочергу (во сне, разумеется) и стала колотить ею по полу, стараясь убить скользкую мерзость, но та ловко уворачивалась, а затем вдруг скользнула прямо под юбку – отчего девчонка дико взвизгнула, вся содрогнулась и проснулась – в противном липком поту, с часто бьющимся от перепуга сердцем.

Другой причудился сон попроще, но тоже скверный. Она шла по улице, и было лето, и солнышко светило, цвели ромашки: шагай себе по деревне да радуйся! Девушка и радовалась, но недолго, ибо невесть откуда налетел ветер, и тут же стемнело, неба не стало, а ее легко оторвало от земли, понесло, закувыркало так, что она от страха дар речи потеряла. Однако в воздухе она сопротивлялась, махала руками, да и ногами, наверное, тоже, верещала громко – почему-то она знала, что злой вихрь несет ее в плохое место: то ли топь, то ли болото… одним словом, в дрянь какую-то, где поджидают ее мириады гадостных клейких существ. Она чувствовала их, чувствовала отвратительную их радость оттого, что вот-вот они ее дождутся и кинутся на нее…

Тут она и проснулась, так и не увидев, чем закончился этот перелет. Но ощущала она себя разбитой физически, и весь день не могла собраться, шевелилась еле-еле. Потом-то вроде бы прошло и даже позабылось, А еще вдруг потом прекратились месячные, и она стала испытывать странную тяжесть в низу живота, о чем, по неопытности своей, никому не говорила, надеясь, что пройдет само, – а оно не прошло.

И у остальных троих были подобные сновидения, жутковатые, пугающие до оторопи. Что делать? Как такое объяснить?!. Вот тогда-то разговоры о колдуне всколыхнули всех и обрели грозную, гневную силу. Правда, сны у девок случились еще до появления здесь Пацюка – ну да ведь как раз после этого он сам и появился!.. Логично? А то!

Нет, а в самом деле, разве не так?! Годами жили тихо-мирно, а тут пошло черт-те что, всё наперекос. И это за три месяца – а что потом будет… представить страшно! Пошли шепотки о том, что вот-де, маху дали, в свое время разорив церкви и прогнав попов. Церкви в Метеле, правда, отродясь не было, но в одной из больших ближних деревень – да, когда-то была. Истребили.

Пункт «Заготживсырья» опустел. Никто не желал даже приближаться к нему. А Пацюк того как бы и не замечал, к девяти утра открывал свою лавку, в девятнадцать ноль-ноль запирал, шел домой. И опять дымила труба, сквозь сомкнутые ставни сочился жидкий свет, и какими делами занимался там таинственный жилец – никто не знал.

До председателя сельсовета и секретаря парторганизации дошло, что каша у них в деревне заваривается нехорошая и что можно крепко влипнуть. Но что делать – они не знали, и наверх сообщить не решались… однако здесь судьба сама всё решила за них.

Каким образом – неизвестно, но слух о колдуне прошелся по окрестным селам, и в одном из них – деревне Авзяново – как оказалось, произошло точно то же, что в Метеле. Четыре тамошние девки непостижимым образом забеременели – как ветром надуло.

Нашлись энтузиасты, которым не лень было отправиться в соседнюю деревню, выяснять. Выяснили. И вернулись с сенсационной вестью: точь-в-точь так! Другие, но столь же нелепые и дикие сны снились этим четырем несчастным девкам, и в каждом сне фигурировали – явно или смутно – некие фантастические и зловещие фигуры, от близости которых у девушек заходилась душа.

Это сообщение стало последней каплей, переполнившей чашу. Да и погода, чтоб ей пусто было! Ну где видано такое: сырой ветер в середине ноября, изморозь, мокрая земля, деревья шумят под ветром… Где, когда, в каких краях?.. А в ту, последнюю ночь вообще творилось черт-те что. Непогода совсем сорвалась с цепи, ветер буянил в тайге – то вдруг хлестнет холодный ливень, то оборвется, а облака и вовсе тучной серой грудой пленили небо, и все это серое мятое пространство непрерывно текло и текло куда-то на юго-восток… Потом начало темнеть.

Наверное, никто не скажет, как и отчего случается так, что безумие вспыхивает и охватывает людей – и ничего уже не объяснишь, не поправишь, не изменишь – в такие мгновения будто бы смещается и время, и вообще все, весь этот и без того странный мир…

* * *

Краткие сумерки – в них-то народное волнение и достигло пика. Около сорока мужиков собрались на площади у сельсовета (многие уже и подогрелись порядком). Драли глотки, спорили, пьяно сквернословили, и, наконец, все эти вздор и бестолочь оформились в идею: идти и громить упыря. Пацюка то есть. Немедля!

Прибежал председатель, бледный и перепуганный. Он что-то кричал, клялся, уговаривал – не слушали. Толпа, буйная, пьяная, повалила по улице, на ходу выдёргивая жерди из заборов.

У самого колдовского пристанища передние вроде бы как запнулись, стали оглядываться, но задние напирали – и действительно, ничего уже не изменить, не переделать.

Кто первый кинулся ломать двери и ставни – пёс его знает, но через миг все уже с воплями, с бессмысленным ожесточением крушили все, что подвернется под руку, и вот уже слетели петли, дверь, зазвенело выбитое стекло…

Горя жаждой мщения, люди ворвались в дом. И что же?

А ничего. Вернее никого. Сначала в это не поверили, метались по избе, прошерстили все: подпол, и чердак, и двор, и сарай – пусто! Как сквозь землю провалился.

После этого дурь немного схлыну па. Оторопев, смотрели друг на друга. Ну и что дальше?.. Еще раз осмотрели всё, хотя это было, наверное, бессмысленно. А может и нет – во время второго осмотра с некоторым удивлением обратили внимание на то, что нет ни малейших признаков таинственного и сверхъестественного, ни одной даже лишней вещицы сверх того, что бывает в деревенской, да еще и холостяцкой избе, – ничего не нашли. И ни одной книжки, ни тетрадки, ни просто бумажки с записями, и того нет…

И тут пришла совсем беда. Вдруг хлынул дикий ливень, с резкими порывами ветра – буря бурей!.. Сверкнула над тайгой багровая зарница. А потом все ощутили, как под ногами тяжко содрогнулась глубь Земли.

Страх помутил сознание людей. Все бросились по домам, скользя, матерясь, шлепаясь в грязь. Колька, конечно, мчался впереди всех.

Потом, между собою вспоминая события той ночи, многие признавались, что они ничего не помнят. Да это и немудрено: память человеческая щадит своих хозяев, стирая то, что травмирует психику… Но уж чего не забыл никто – поди-ка забудь это! – тою, что на исходе той безумной ночи, в самую тьму, под холодным проливным дождём в деревне вдруг полыхнул гигантский факел.

Конечно, это горел дом Пацюка.

Как он загорелся – никто не знал.

Пламя зловеще озарило улицы, попрятавшиеся было люди повскакали и выбежали под дождь. Под этим проливным дождём дом пылал жадным, злым огнем, в нем что-то трескалось и лопалось, летели искры. Народ метался, голосил, семафорил руками, хотя всё это было совершенно бесполезно. Потом сообразили, что огонь может перекинуться на другие дома, но туг с грохотом рухнула крыша, распались сцепы недогоревших бревен, и дом обратился в кучу развалин.