Меня передергивает.

Мы молча следим за сменой картин. Первым заговаривает Лукас. Он смотрит на меня, и его глаза темны, как шторм над водами.

– Их сердца перестали биться. И они умерли там, где были. Тихо. Мгновенно. Каждый человек, любого возраста. Все, кто оказался достаточно близко к Иконам.

– Зачем? – выдыхаю я вопрос, хотя и знаю ответ. Просто не могу поверить, что есть какой-то смысл, какое-то особое значение в подобных разрушениях.

– Чтобы показать, на что они способны, – говорит Посол. – Что они могут.

Они и теперь могут. Мы все это знаем. Даже теперь, после всех этих городов, после всех этих лет. Надежды нет, остается лишь повиноваться.

– Именно это я имела в виду, когда говорила тебе, что служу двум господам. Я служу ГПП Миядзаве и Лордам, чтобы они были спокойны и счастливы. Но, служа Лордам, я служу и людям. Я позволяю себе некоторую роскошь, правда. Но куда более важно то, что вы позволяете себе просто жить. А я всего лишь пытаюсь сохранить вам жизнь.

Она улыбается мне, но ее улыбка ужасно холодная.

Лукас снова смотрит на меня, усмехаясь:

– Чтобы ничего подобного не случилось снова.

– А как насчет стройки? – спрашиваю я, думая о вагонах, набитых отсевками, теми, что везли вместе со мной по Трассе.

– Не поняла? – Посол хмурится.

– Отсевки в рабстве. Им кто служит?

– Но это не слишком большая цена за спокойствие Лордов. Тебе так не кажется? – Амаре наклоняется вперед. – Мы все в рабстве, Долория. Ты. Я. Мой сын. Даже ГПП Миядзава. Мы не можем ничего изменить.

От ее слов по всему моему телу ползут мурашки.

Я считаю Лукаса и его мать принадлежащими к Дому Лордов. Я думаю о них как о людях, заключивших соглашение с самим дьяволом. Но подсознательно я понимаю, что все куда более сложно, чем кажется.

Может быть, у нее точно так же не было выбора, как у меня.

Полковник, стоящий в тени, откашливается:

– Мадам Посол…

Посол нажимает кнопку, и картины на экране гаснут.

– Этого достаточно. – Ее тон меняется, как будто она уже все сказала. Мне велят уйти.

Как ни странно, я чувствую себя разочарованной, а затем мне становится стыдно за это.

– Зачем я здесь? – спрашиваю я так тихо, что и сама с трудом слышу собственные слова. – Что вам от меня нужно?

– Совершенно ясно, что тому есть какая-то причина. Я не делаю ничего такого, что не служило бы делу защиты Посольского города. Пока ты моя гостья. Но если окажется, что ты не желаешь сотрудничать, все изменится.

Вот в этом я уж точно не сомневаюсь; следы наручников на моих запястьях только еще начали бледнеть.

Посол обходит письменный стол и хватает мою тощую руку своей костлявой рукой. Я шарахаюсь от ее прикосновения, но все равно на меня накатывают образы. Амаре вся как будто состоит из стали и грубых заклепок. И все равно я ощущаю, как ее глаза оглядывают меня. Она говорит тихо, почти шепотом:

– Есть такие, кто не способен понять тонкую грань равновесия. И что такое компромисс. Некоторые не понимают, почему мы жертвуем тем, чем жертвуем, или что может случиться с нами в руках недовольных Лордов.

Некоторые. Группа грассов. Сопротивление. Ей незачем говорить это вслух.

– Ты должна нам помочь. Ты и мой сын. И даже, возможно, Бунтарь.

Ро. Где Ро?!

– Но почему?

– Потому что ты из тех, кому повезло. Не твоим братьям. Не твоим родителям. Только тебе.

Она знает моих родных. Тут я спохватываюсь. Конечно знает. Она же Посол. Она знает все.

Амаре поднимает другую руку. Ту, которая не прикасается к моей. В пальцах она сжимает какое-то ожерелье. Крест. Он золотой, очень маленький. Я мгновенно узнаю его. Моя мать никогда его не снимала, как с гордостью говорил мне падре.

Крестик присутствует всегда, когда я в своем воображении вижу маму.

Меня пронзает острая боль. Кажется, что по лицу потоком льются слезы, но их нет. Они текут лишь внутри меня. Они мчатся по моим венам, где прежде была кровь, они солонее океанской воды.

– Ты выжила, чтобы суметь заплатить долг.

Я?

Она повторяет это снова. Мне все труднее и труднее дышать.

Какой долг?

– Тебе необходимо сотрудничать. Ты понимаешь? Чтобы не случилось еще более ужасных вещей с другими людьми, которых ты любишь.

Это как будто угроза, и Посол, произнося эти слова, смотрит мне прямо в глаза.

– Мадам Посол… – начинает было Лукас.

– Не сейчас, – резко бросает она, заставляя его умолкнуть.

Я кидаю быстрый взгляд на Лукаса. Он глядит в сторону, изучая рисунок на ковре.

Посол улыбается мне:

– Это просто стыд, знаешь ли. То, что случилось с падре. После стольких лет служения людям.

Она наклоняется ближе. Я ощущаю запах духов, и пота, и застоявшегося воздуха…

Рефлекторно отстраняюсь.

– Он никогда не делал ничего плохого.

– У него было кое-что, принадлежащее мне, нечто очень важное. Ему следовало бы лучше соображать.

Меня тошнит. Но я выплевываю в Посла слова:

– Я вам не принадлежу. Я никому не принадлежу.

– Не ты, дитя, – смеется Посол. – Хотя и тебя прятать было весьма, весьма неблагоразумно. – (Я краснею от гнева.) – Нет, я говорю кое о чем другом. Мои солдаты перевернули всю вашу маленькую миссию, камень за камнем, пытаясь найти это для меня.

– Что?

Я стараюсь не смотреть на нее. Таращусь на какое-то пятнышко на стене над ее головой. Мое сердце отчаянно бьется.

– Это некая книга, – резко и отчетливо произносит Посол.

Нет…

– Книга о таких людях, как ты и мой сын.

Нет, нет, нет…

– Другой такой нет. Нет вообще в мире. Ее стащили у меня давным-давно, и мне бы очень хотелось ее вернуть.

Та глупая, проклятая книга.

О чем в ней говорится? Падре хотел, чтобы я что-то узнала, но что?

И зачем книга Послу? И где она теперь?

Я позволяю себе посмотреть на Амаре. Только разок.

– Не знаю, о чем вы говорите. Никогда не видела такой книги.

Она снова наклоняется ко мне:

– Подумай об этом, Долория. Не жалей на это времени. Уверена, ты можешь вспомнить.

Она резко сует крестик мне в руку и отпускает меня. Мои пальцы сжимают крестик, и мне хочется бежать, рыдая, из этого кабинета. Мне хочется кричать и плакать, сбросить все с ее полированного письменного стола, расшвырять обеими руками.