* * *

Холодная вода окатила лежавшего юношу, намочив до последней нитки, зато вернув сознание. Сейд обнаружил, что он не просто мокрый, но еще и связан. Во рту был противный привкус... он никогда раньше такого не испытывал... Глаза могли видеть – это хорошо... Вот приближается какая-то фигура... человек... большой... Зрение сфокусировалось, стало четким... Сейд узнал палача-египтянина. Хриплым голосом спросил:

– Что случилось? Почему я... связан? И чем ты меня опоил?

– Когда я отрезал блуднице грудь, тебя вдруг стошнило. Прямо на нее. Наверное, перекурил гашиша – еще когда ты вошел сюда, от тебя несло, как от целого духана... Потом ты ушел из себя, начал терять свой рух. Когда я возвращал тебя, ты чуть было не убил ее... Этого я допустить не мог – она должна выйти отсюда живой. Пришлось тебя усмирить. И связать. Ты вспоминаешь, кто ты? Где ты? И зачем ты здесь? – Египтянин наклонился к лицу мальчика и спрашивал, глядя прямо в глаза.

– Я – Сейд. Ты – Железный Копт, и я – в твоей башне. И если сейчас наступил вечер, я уже должен быть не здесь. А зачем – это ты спросил, наверное, не подумав...

Палач удовлетворенно кивнул:

– Думаю, тебя уже можно развязывать.

Сейд стоял, растирая запястья. Он старался не смотреть в сторону стола, где лежала хрипящая женщина.

– Ты дашь мне воды? Во рту вкус... противный...

Копт протянул ему глиняную пиалу с темно-красной жидкостью:

– Лучше выпей это. Тебе надо быстрее прийти в себя, если ты собираешься чем-то важным заниматься. Это даст тебе сил. И снимет боль – ты вывихнул запястье, пришлось его тебе вправить... после того, как связал тебя.

– А что... – Сейд кивнул в сторону стола, – ...с ней?

Копт пожал плечами:

– Действие снадобья, лишающего чувствительности, понемногу проходит. Мне пришлось отвлечься на тебя. Потерял время. Вторую грудь отрезал, когда она уже чувствовала. Ты мне сильно помешал. Скажи Учителю, чтобы больше не посылал тебя ко мне. От тебя одни неприятности.

– Это твое снадобье... оно вообще лишает чувствительности? Никакой боли человек уже не чувствует? Можешь и мне дать немного?

– Да, оно настолько сильное, что ты даже прикосновений не чувствуешь... ножа в своем теле не чувствуешь... Только если кость распиливать – чувствуешь... Но тебе лучше перетерпеть... потому что внимательность потеряешь... зрение ослабнет... Лучше выпей то, что я тебе дал, – боли до конца не притупит, но ослабит и даст силы восстановить. На улице уже закат... скоро муэдзины э’зан запоют... Тебе лучше уже уходить. И если в твоей чаше еще осталось немного... дай мне...

* * *

—... Дай мне! – Бедави-охранник вырвал бурдюк с шербетом у своего напарника и жадно приложился, задрав кожаный мешок вверх. Кадык бешено двигался, пропуская влагу внутрь обезвоженного иерусалимской жарой тела... Шербет этот приехал из родного оазиса Сехра-и-Мирвари, Жемчужина Пустыни, поскольку шейх запретил телохранителям семерых имамов пить и есть в городе что-либо, не принесенное с собой из оазиса. Имамы опасались предательства потому сами ели вяленую верблюжатину, которой шейх щедро снабдил караван, и пили шербет из таких же бурдюков. Они не хотели быть отравленными в этом городе. О коварстве же христианского короля, больного проказой и гниющего не только телом, но и душой, знал каждый. Пятьдесят отборных, лучших воинов-бедави из клана шейха Жемчужины Пустыни охраняли их не только в дороге, но и сегодня ночью, чтобы никто не посмел напасть на караван-сарай, где семь имамов самых крупных джемаатов мусульман остановились перед встречей с королем Иерусалима. Но боялись не только христианского коварства. Были еще сторонники Льва Пустыни, которые тоже могли придумать какую-нибудь гадость. Имамам очень хотелось верить, что их охрана была надежной...

«Надежные, крепкие бойцы!» – подумал Сейд, из-за угла наблюдая за охранниками у входа в караван-сарай. Требовалось придумать, как проникнуть внутрь и убить всех семерых праведников сегодня же ночью. Потому что до встречи с королем они дожить не должны. Сомнений в своей способности сделать это Сейд не испытывал. Он был лучшим из лучших учеников Муаллима, он был убийцей, который мог это сделать один, иначе Учитель не доверил бы ему такое важное задание. Единственное, чего не учел Муаллим, – это целой армии охраны. По мнению Учителя, имамы должны были прийти в Иерусалим тайком. Тайком же остановиться в разных караван-сараях, скрывая, кто они есть, или же вообще стать гостями во дворце иерусалимского короля. Это было бы гораздо умнее, безопаснее... Но имамы боялись, и страх сделал их глупыми. Они уже сейчас не доверяли будущему союзнику и взяли с собой чуть ли не армию охраны... Это усложняло задачу убить их в одну ночь, быстро и по одному, но зато помогло найти их всех, сразу, и в первый же день.

«За всё надо чем-то платить», – вспомнил Сейд слова Учителя и задумался над тем, как проникнуть внутрь караван-сарая. Долго думать ему, однако, не пришлось. Потому что дальнейшие события стали разворачиваться очень быстро, и ему пришлось больше действовать, нежели думать. Мысли его были прерваны появлением толпы пьяных в форме городской стражи. Увешанные оружием, пьяные кнехты-христиане приблизились к воротам караван-сарая. Из толпы вперед вышел один, самый рослый, в кирасе со значком капитана. Взмахнув рукой в сторону стоявших на охране входа воинов-бедави, он пьяно пошатнулся и громко прокричал своим спутникам:

– И чего, спрашивается, эти чернозадые пришли в наш благословенный христианский город из своей долбанной пустыни? Для того ли честные христиане проливали кровь, умирали в песках от подлых налетов этих собак, делая Иерусалим христианским королевством, чтобы теперь эти собаки могли приходить и гадить тут? Собаки!

Последнее оскорбление пьяный капитан прокричал по-арабски, сопроводив слово смачным плевком прямо под ноги одному из бедави. Клан Сехра-и-Мирвари не рождал трусов, а уж способных стерпеть подобное оскорбление среди его воинов никогда не было! Кривые, раздвоенные клинки-зульфукары вырвались на волю и, рассекая воздух, направились в сторону толпы, сверкая жаждой по христианской крови на смертоносных лезвиях. Подобно двум пустынным смерчам, в своих серых бурнусах, бедави клана Жемчужина Пустыни шли к горстке пьяных городских стражников, и неизвестно, каким был бы этот бой двух бедави против толпы в двадцать с лишним стражников-христиан... если бы он состоялся. Несколько арбалетных болтов просвистели в воздухе и с глухим звуком вошли в тела воинов, отбросив назад уже не живых, но мертвых бедави. Наступила тишина. Арбалетчики, которых оказалось около пяти в толпе, вооруженной в основном алебардами и мечами, удивленно смотрели на мертвых воинов, словно это не они же сами лишили их только что жизни. Прочие озадаченно смотрели на своего капитана. Тот же, казалось, знал, что будет дальше, и потому неспешно, привычным жестом, готовясь к бою, вытащил из ножен свой меч. «Полуторка, лезвие в зазубринах... Оружие скорее солдата, нежели стражника...» – успел подумать Сейд, а ноги уже несли его в обход толпы, в сторону ворот караван-сарая, откуда уже начали выбегать наружу другие воины-бедави... «Аллаху Акбар! За убитых братьев-мусульман!.. Вур-р-ра-а-а!..» – закричал Сейд и, схватив с земли зульфукар одного из убитых бедави, бросился на капитана, но в последний миг ловко обойдя его, ударил мечом по алебарде одного из рядом стоящих стражников, перерубив древко пополам. Бедави привычно откликнулись на призыв к священному бою и, не раздумывая, накинулись на казавшихся пьяными христиан. Завязалась схватка, клинки бедави звенели о металл алебард и мечей стражников, те отвечали яростным напором, тесня пустынных воинов обратно к распахнутым воротам караван-сарая. Капитан стражников уже успел воткнуть свой клинок в живот одному бедави и отрубил кисть второму. Сейд ловко отражал удары, при этом стараясь не только не убить, но даже не ранить ни одного из своих неожиданных союзников. Вскоре арабы и Сейд вместе с ними оказались оттеснены внутрь караван-сарая, при этом бедави было уже вдвое меньше против прежнего.