Я отвесила себе мысленно две, три, четыре пощечины и мысленно запретила влюбляться — но это так мало помогло! Что же меня так манит к Васенину, что? Эта пропасть любви, в которой каждый день звучит музыка — это совершенно новая мелодия, которую не может слышать никто, кроме меня и… и его! — и не знаю как спастись от этой сладкой муки! Я растворяюсь в нем. И начинаю тихо сходить с ума.

— Что меня так притягивает к Косте? Что? Что?! — несколько раз громко спросила я себя, стоя у зеркала в тиши своей пустой квартиры.

Спросила, заранее зная, что и сегодня не найду ответа.

И в этот момент зазвонил телефон.

* * *

…Мы встретились в Серебряном Бору в звенящий от тишины и первого морозца вечер. Вадим был без шапки — это при десяти градусов мороза!. Но не это удивило и расстроило меня. Я не видела Вадима всего лишь около месяца — и вот, вместо еще не старого, полного сил мужчины, передо мной сидит пожилой человек с поникшей головой и потухшим взором, в котором читается полное отсутствие желаний.

— Здравствуй.

— Здравствуй.

— Как ты?

— Хорошо…

Он сделал движение, чтобы обнять меня, — я уклонилась. Сделал это, совершенно не желая его обидеть. Но именно так, чисто инстинктивно, дети стараются избежать ласки, которая им неприятна.

— Как Нина?

— Нина? Зачем здесь Нина? А, впрочем, все хорошо…

Он сел на скамейку, свесив меж колен сильные руки. Когда-то я так любила целовать их и перебирать один за другим эти твердые пальцы. А сейчас — видела только узловатые бугры вен и думала о том, как некрасивы эти белые пятнышки на ногтях. Почему я их раньше не замечала?

И еще — я думала о том, как не похожи эти руки на тонкие изящные руки Кости.

— Оля.

— Что ты говоришь?

— Я говорю — Оля. Оля, Оленька, Олечка. Ты — лучшее, что было дано мне в жизни. Чтобы понять это и оценить, мне стоило попытаться пожить без тебя.

— Получилось? — спросила я помолчав.

— Нет, — просто ответил он.

— И что ты думаешь предпринять?

— Я решил уехать.

— Что? Куда?

— Куда-нибудь… Надолго. Хотел, куда глаза глядят, но подвернулась длинная командировка… В Норильск. Пройдет полгода, и я, наверное, сумею разобраться в себе.

Я ждала, что он позовет меня с собой… Ждала — и не хотела этого. Но он не позвал.

— Пройдет полгода, и я вернусь. И я, и ты, и Нина — всем нам надо отдохнуть друг от друга. И разобраться в себе. Я так решил.

— Давно?

— Что? А, нет. Не очень. Я решил, что не имею права и дальше делить себя между двумя очень близкими мне женщинами. Ты — лучшее, что было дано мне в жизни, но дети — самое дорогое, что у меня есть… А дети там, где Нина. И я… я должен дарить себя им. А это значит — отнимать самого себя у тебя. И я запутался, Оля. Я…

— Хватит, Вадим, — я поднялась с места. И ощутила огромное, ни с чем не сравнимое облегчение. Господи! Ну как же я раньше не догадалась!!!

Меня вдруг охватил смех. Я стала смеяться — так громко, что спугнула стайку воробьев, пригревшихся друг возле друга на покрытой инеем ветке.

— Что с тобой, Оленька?! Ты обиделась?

Смех рвался из меня, наполняя легкие энергией огромного, невыразимого облегчения.

— Оля! Что с тобой?!

— Ничего, — я отсмеялась, наконец. И села возле него на корточки, взяла в свои ладони его большое лицо:

— Милый мой, спасибо тебе! Огромное, огромное тебе спасибо!

— За что?!

— За вот эту твою фразу: «Я должен дарить себя им. А это значит — отнимать самого себя у тебя». Спасибо! Теперь мне все стало ясно. Наконец-то! А как я мучилась, пытаясь понять!

— Да что, что понять?!

— Разницу! Разницу между вами! Милый мой! Наш роман длился пять лет, и он порядочно износился за это время. Наш роман обветшал так, что его уже невозможно ни залатать, ни отстирать от всего того, что за эти годы на него налипло… Но главное — все эти пять лет ты дарил мне себя! Ты приносил себя, как подарок. Ты осчастливливал меня тем, что был рядом… И каждый раз преподносил свое появление, как настоящий сюрприз для меня!

— Да! И что? Разве я делал что-нибудь не так?

— …А он, он — он подарил мне саму себя! Он сделал так, что именно с самой собой мне было не скучно! Почему он сделал это, как ты думаешь, милый? Может быть, потому что он любил меня по-настоящему?

— Кто это «он»? О ком ты говоришь?

Я встала. Звонко поцеловала Вадима в макушку. Взъерошила ему волосы. И пошла от него по обледенелой дорожке парка, не оглядываясь. Вадим что-то говорил, потом кричал мне вслед и, кажется, даже глухо зарыдал, закрыв лицо руками. Но я не слушала: я была занята.

Во что бы то ни стало я хотела поймать чуть было не ускользнувшую от меня мелодию, что звучала во мне с того памятного дня, когда я впервые встретила Костю.

Человека, который подарил мне радость познания себя. Своего места в этом мире. Который сказал мне, что я еще многое могу.

И — ничего не требовал взамен.

Костя, Костя. Константин. В переводе с античного — «постоянный».

Мы будем очень счастливы вместе, любимый.

И сейчас я иду по дорожке парка, чтобы найти тебя.

Найти тебя — и сказать тебе об этом.