Она не ударила, нет. Как кошка, кинулась царапать ему лицо. Слов у Евы по-прежнему не было, какие-то нечленораздельные звуки. Он отбивался, пытался ухватить ее за руки. На них начинали обращать внимание, еще немного, и начали бы узнавать. Какая сенсация! Только фотографов не хватало!

— Психованная! Бешеная! Да плевать мне на твоих знакомых! Уймись! Ева! Только не на улице!

За все время их знакомства Ева сорвалась в первый раз. Ему всегда казалось, что жена принимает успокоительные таблетки. В тумбочке, в их спальне, стояли какие-то многочисленные пузырьки, но Коля Краснов в лекарствах не разбирался. Но догадывался, что это неспроста. И вот, надо же! Самая настоящая истерика, даже лекарство не помогло! Наконец ослабла, дала утащить себя в тень, к палаткам, за которыми начиналась автостоянка.

— Ну все! Все уже.

Всхлипнула, вытерла лицо. Подумаешь, какой-то гей выклянчил денег на наркотики! Стоило из-за чего расстраиваться! Кого волнует ее прошлое? Прессу? Так они, что могли, уже сочинили. Ее объявляли и наркоманкой, и лесбиянкой, и женщиной-вамп, разбивающей мужские сердца. Всем, кем только было возможно. Напишут еще какую-нибудь гадость, так ей поверят, как и всему прочему, ровно наполовину.

Ева молча достала ключи, пошла к машине. Он огляделся: серебристого «Пассата» нигде не было. Значит, уехал. Бывшая жена открыла дверцу. Сел, повернулся к ней:

— Ты извини, а? Если ты боишься мне что-то рассказать, то это зря. Все равно ничего уже не изменится. Мы разошлись, и было бы у тебя другое прошлое, это не повлияло бы на… наши отношения. Я не знаю, что у тебя там было, просто подумал: может, помощь нужна? Что-то же я могу для тебя сделать?

Отрицательно покачала головой.

— Да я забыл уже, Ева, забыл. Не было этого парнишки. Хотя мне, конечно, хочется спросить… Впрочем, мало кому из нас нравится собственное имя. Ева так Ева. Поехали, что ли?

…Возле дома ему вдруг стало ее жалко.

— Послушай, я передумал насчет кофе. Давай поднимемся наверх, а? Нет, ничего такого я не имею в виду, просто можешь у меня переночевать. Мне кажется, ты сегодня к Фонарину ехать не хочешь.

Она вздрогнула и вся словно сжалась.

— Ну, вот видишь. Тогда пошли?

Обнял Еву за плечи, повел к подъезду. Темно, ночь на дворе. Девчонки разошлись по домам, только возле гаражей шатается какая-то непонятная тень. То ли подвыпивший жилец, то ли настойчивый поклонник, решивший до конца проследить путь своего кумира. Кто разберет в темноте?

Николай Краснов ехал в лифте и понимал, что все равно поговорит с Фонариным. И о Еве тоже. И парнишку того забывать не стоит.

* * *

Разговор с Фонариным вышел вязким, неприятным. В огромном загородном доме было пусто, тихо, хозяин не ждал гостей, но Николая Краснова принял. Солист группы «Игра воображения» был одним из самых выгодных фонаринских капиталовложений. Виктор Петрович оказался прекрасно осведомлен обо всем, что произошло возле ресторана «Эридан». Похоже, с ним Ева все-таки разговаривала или просто должна была отчитываться за свои поступки.

— Почему? — только спросил Фонарина Николай Краснов.

— Что — почему? — Они расположились в гостиной, огромной комнате с высоким лепным потолком, в которой, согласно моде, был сложен камин. В этот холодный день начала мая его тепло оказалось весьма кстати, так же как и подогретое вино.

— Она живет здесь? Почему? — повторил вопрос Коля Краснов, принимая из рук хозяина стакан с глинтвейном.

— Места много, а?

— Я серьезно.

— И я серьезно. Слушай, тот мальчишка… Он обознался. В голову не бери.

— Мне так не показалось. С чего бы Ева стала давать деньги незнакомому гею?

— Она такая. Чувствительная.

— Я же видел ее паспорт, Виктор Петрович. Никакая она не Ева.

— Ну и что? Не понравилось, как родители назвали, придумала себе другое имя. Мало женщин так делает? Назовется Вероникой, а на самом деле Машка или Дашка. Особенно, если карьеру делает в шоу-бизнесе. Там вообще псевдонимы берут через одного.

— Допустим. Но почему она молчит?

— Характер такой. Думаешь, я от нее много слов слышал?

— Но ведь это вы подобрали ее в…

— Кто тебе сказал? — вздрогнул Фонарин.

— Да ведь слухи-то все равно идут!

— Вот именно: слухи. А про тебя написали, что пластическую операцию сделал. Что, поверить? А?

— Так ведь это вы же заказали статью! — не выдержал Коля. — Это вы мне жизнь испортили!

— А ты не лезь, куда не надо! Я тебе девочку доверил, думал, оценишь.

— Я не могу жить с человеком, который молча страдает по непонятной причине и из-за этого ни любить нормально, ни жить нормально не может!

— Страдает, говоришь? — нахмурился Фонарин.

— Почему не рассказать все? А так я чувствую себя посторонним. Человеком, которого наняли в мужья. Но я при ней не швейцар, чтобы ее страдания каждый день принимать, словно пальто, и в шкаф вешать. Я человек, я артист, в конце концов. Я личность. Можно было кого-нибудь другого нанять.

— Она тебя захотела.

— Что значит захотела? И почему вы все ее желания исполняете?

— Давай, Коля, оставим эту тему. Бессмысленный разговор. Вы все равно разошлись. Она тебе никто.

— Так почему она не отдает ключ и приходит в мою квартиру?

— Да любит она тебя, неужели непонятно?! Как может, так и любит. Пройдет. У нее такая жизнь была, что о ней не то что рассказывать, думать не хочется.

— Так вы все знаете? Знаете, жалеете. Извините, Виктор Петрович, но вы и благотворительность… Извините еще раз, но это две вещи несовместные. Как гений и злодейство.

— Ишь ты, начитанный какой! Мальчишка! Сам, конечно, гений, а я, значит, злодей, и поступки мои должны быть злодейские. Много ты про меня знаешь! — Фонарин помолчал с минуту, глотнул вина, потом вдруг разоткровенничался: — Я ведь обидеться могу, да не стану. Обижаются только дураки, а умные прощают. Но прощают с умом, чтоб выгоду иметь, потому как в обиде выгоды нет. А насчет моего злодейства… Два раза на меня покушались, один раз в реанимации лежал. Сам в долгу никогда не оставался. Два года за границей скрывался, и не в фешенебельных отелях. Большого Белого Человека сначала негры в Африке уважать научились. У меня семья когда-то была… Но не могу я ими рисковать. Не могу.

— Кем — ими?

— Коля, забудь ты про нее. Ну походит еще немного и исчезнет. Она же тебе не мешает.

— Хорошо. А что со статьей?

— А что со статьей? — сделал Фонарин удивленные глаза.

— Я не хочу никакого шоу.

— Поздно. Машина запущена.