Его спутники зашевелились, постепенно приходя в себя, и лишь Перлис все еще была без сознания; впрочем, ее дыхание и пульс давали основание надеяться, что обморок вскоре пройдет.

— Экипаж? — хриплым голосом спросил Логинов, стараясь разорвать плотную тишину, висящую в рубке, как серая вата, и вновь беря на себя обязанности командира.

Они ответили, все, кроме Перлис. Маквис, на котором по совместительству лежали обязанности корабельного врача, уже хлопотал подле нее с дежурной аптечкой в руках.

— Что с энергией? — спросил Логинов, так и не сумев включить на своей приборной доске ни один сенсорный датчик.

Под потолком замогильным синим светом горела только аварийная лампа, снабженная индивидуальным радиационным источником питания. Не отвечая ни слова, Бекетов возился со своей приборной доской. Наконец он открыл с нижней стороны панели скрытый карман и, щелкнув невидимым ручным выключателем, произнес:

— Есть энергия только в аварийных цепях. Не работает ни один прибор!

— Это уже кое-что. Переходите на ручное управление и попробуйте запустить старт-генератор.

— Нет контакта! Вообще ничего нет! Ни одного отзыва!

— Где мы, черт побери, находимся? — Абасов расстегивал ремни противоперегрузочных устройств. Только сейчас Логинов понял, что невесомости нет, несмотря на то что все двигатели молчат, и это поразило его больше всего. Корабль тряхнуло так, словно он превратился в лодку. Затем последовал еще один толчок, от которого их вжало в кресла. Корабль заметно накренился.

— Этого не может быть… — прошептал Маквис, не отрывая пальцев от манипулятора медавтомата, который, похоже, не работал, как и все остальное. Перлис, приходя в себя, застонала. Корабль повело в сторону, он еще больше накренился и почти сразу же выпрямился.

— Похоже на мощные турбулентные потоки. — Бекетов все еще пытался включить хотя бы один прибор.

— Ты думаешь, мы в атмосфере?

— Подобная качка невозможна в открытом пространстве.

— Но как? Как мы могли сюда попасть?

— Если выход произошел в непосредственной близости от планеты, автоматика успела включиться и перевела корабль в планетарный режим, прежде чем все полетело.

— Сейчас я это проверю, — уверенно произнес Абасов, проворачивая в гнездах ручные запоры наружных заслонок.

В планетарном режиме рубка управления должна была выдвинуться над поверхностью обшивки, а сама яхта, приспособленная для полетов в атмосфере, превратиться в некое подобие самолета. Затаив дыхание, все следили за тем, как запоры один за другим со скрипом проворачивались в гнездах, уступая недюжинной силе этого человека.

Наконец титанитовый щит, закрывавший передний иллюминатор, с грохотом поехал вниз. Вначале в образовавшуюся щель брызнул красноватый свет, показавшийся после полумрака рубки невыносимо ярким. Лишь через минуту—другую путешественники смогли оценить открывшуюся панораму.

Корабль несся на высоте нескольких километров. Внизу под ними, насколько хватало взгляда, раскинулась поверхность незнакомой планеты.

Испытание ТМ-генератора закончилось неудачей. Собственно, произошел полный провал. Мартисон понял это по застывшим лицам людей, покидающих зал. Слишком велика была цена поражения, ибо она означала для них гибель, падение последнего бастиона человеческой расы, еще стоящего на пути захвата…

ТМ-генератор возвышался посреди зала в переплетении энергетических и информационных линий. Техники, обслуживавшие эксперимент, по просьбе Мартисона покинули зал.

Прежде всего, это его личное поражение. Это он — известный всей федерации ученый, на исследования которого были выделены огромные средства и энергетические ресурсы, это он лично оказался несостоятельным, обманул ожидания и надежды тысяч людей Возможно, так случилось потому, что практический результат для него всегда оставался на втором плане и гораздо важнее казался сам процесс проникновения в глубины неисследованного, в область чистой теории.

Что могло быть более увлекательным, более захватывающим, чем охота за фактическими данными, способными подтвердить красивую, логически стройную и математически безупречно обоснованную теорию?

Именно таким и должен был стать неудавшийся эксперимент. Он хотел доказать существование материального мира за той гранью времени, которая в обиходе называлась настоящим, сиюминутностью, жизнью, если угодно…

Мартисон пытался в своих работах рассчитать длительность неуловимого мгновения, когда будущее уже наступило, но еще не успело превратиться в прошлое, той тонкой пленочки на поверхности временной волны, вместе с которой вот уже миллионы лет катится против течения временного потока из прошлого в будущее жизнь…

Имела ли его теория хоть какое-то отношение к захвату? К тому сверхоружию, что надеялись получить из его рук военные инженеры? Или хотя бы к решению загадки самого метода захвата?

Этого он не знал, и, если быть совершенно честным, это его почти не интересовало. Гораздо важнее, в тысячи раз увлекательней и значительней казалась возможность проникновения, пусть пока чисто теоретически, хотя бы на долю микросекунды вперед, во временной мир, лежащий перед катящейся волной настоящего.

О том, что такой мир существовал не только в его воображении, свидетельствовали многочисленные факты прорыва человеческого сознания в отдаленное будущее, позволяющие в отдельных случаях в мельчайших деталях предсказать грядущее событие… Взять, например, пророчества Нострадамуса или апокалипсис Иоанна Богослова.

Есть сотни других, не таких громких свидетельств, происходивших со многими людьми в их повседневной жизни. Вещие сны, гадания на картах, картины сновидений, воплощавшиеся наяву по прошествии какого-то времени… События, словно предначертанные чьей-то невидимой рукой…

Мартисон дерзнул проникнуть в недра этого плана судьбы, и наказание за его гордыню не замедлило последовать. Он предчувствовал, что за подобную дерзость придется заплатить очень высокую цену, и по опыту знал, что его предчувствиям такого рода суждено сбываться.

Ну что же, он был готов к расплате. Но прежде должно было произойти само событие.

Так что же все-таки случилось? Вернее, почему ничего не случилось?

Вначале все шло в соответствии с расчетами. Включились энергетические каналы реакторов, расположенных глубоко в подземных штольнях под зданием института, и перебросили реки сконцентрированной энергии на накопители ТМ-генератора. Затем заработал и сам генератор — его заунывный, подавляющий все остальные звуки гул невозможно было спутать ни с каким другим звуком. От него стыла кровь в жилах, и мороз продирал по коже.

Сразу вслед за тоскливым воплем самого генератора, или, точнее, одновременно с его возникновением, в пространство был выброшен сконцентрированный сгусток энергии мощностью в десятки гигаватт… Неоновые столбики индикаторов на долю секунды коснулись заветных отметок и сразу же, рывком, откатились назад.