Фигул, из философов, каковых имел Рим, не последний, сказал, что между львом и весами, двумя зодийными знаками, стоит дева, именуемая ПРАВДА, которая в древние времена жила между человеками, и будучи от них прогневана взошла потом на небо … Сколь долго смертные были целомудренны, кротки, доброхотны, милосердны, терпеливы, постоянны, честны, справедливы и благочинны, правда с ними на земле обитала. А как сделались прелюбодеями, свирепыми, гордыми, невоздержными, лживыми и злоязычными, то вознамерилась она, оставя их, взлететь на небо … Хотя же сие кажется быть стихотворческая выдумка, однако, нужное и полезное заключает в себе учение: что оттуда явственно, понеже, где мало только обретается правды, там нет никаких воров, лгунов, человекоубийцев, мучителей и клеветников … Омир [Гомер], намеревая возвеличить преизящество правды, ничего не мог сказать более, как точию [только], что Цари суть питомцы Юпитера, верховного властителя богов, не по естеству, коим одарены, но по званию правосудия, которое отправлять обязаны: чем, кажется, утверждает Омир, что правосудных Государей и защитников правды сынами Божьими называть должно[181].

Примечательно, что трактовка Девы-Астреи в этой работе, которую со всем основанием можно назвать одной из самых читаемых книг в елизаветинской Англии, ведёт к доктрине божественного происхождения королей.

Гевара не делает явно напрашивающегося переноса своей темы на современную ему ситуацию через восхваление Карла V как правителя мира, побудившего Деву-Астрею или Справедливость вернуться на землю. Но этот перенос делает Ариосто в известных строфах «Неистового Роланда», где английский герцог Астольф слышит пророчество о будущей империи Карла[182]. Пророчица говорит ему, что мир объединится в одну державу под властью мудрейшего и праведнейшего из императоров со времён древнего Рима. Этот правитель произойдёт от союза великих домов Австрии и Арагона. Он снова вернёт на землю из небесного изгнания Астрею вместе со всеми другими потерянными добродетелями.

От австрийской и арагонской крови

По левую руку Рейна

Встанет властный, доблестями превыше

Всех доблестей писаных и петых.

Это он восставит Астрею

Из смерти в жизнь, из гонения на трон,

И с нею отринутые миром,

Под его рукой воскреснут добродетели.

По таким заслугам вышняя Благость

Возвеличит его диадемою

Не над тою лишь державою, над которою

Были Август, Траян, Марк и Север,

Но над всеми окраинами света,

Где ни солнца, ни смен времени,

Чтобы стало под этим властелином

Едино стадо, един пастырь[183].

Отпрыск австрийской и арагонской крови «по левую руку Рейна» это Карл V. Он есть тот, кто установит на земле идеальное правление Единого Монарха и тем самым вернёт Деву-Астрею и все добродетели.

Прославителю Елизаветы было несложно трансформировать союз домов Австрии и Арагона в Йорков и Ланкастеров и предсказать пришествие не императора, который вернёт назад Астрею, а королевы-девственницы, которая сама будет её воплощением. «Королева фей» Спенсера, построенная вокруг фигуры Елизаветы, была, как известно, написана под сильным влиянием эпоса Ариосто. Пророчество Мерлина Бритомарте о пришествии Елизаветы напоминает пророчество в «Неистовом Роланде» о пришествии Карла V. Оно говорит о возвращении к власти британского, имперского, происходящего от троянцев рода, о соединении домов Йорков и Ланкастеров в Тюдорах и предсказывает, в конечном итоге, пришествие «королевской девы», которая установит мир:

Thenceforth eternal union shall be made

Between the nations different afore,

And sacred Peace shall lovingly perswade

The warlike minds, to learne her goodly lore,

And ciuile armes to exercise no more;

Then shall a royal virgin raine…[184]

(С тех пор навечно воссоединятся

Доселе разные народы

И мир священный нежно убедит

Умы воинственных познать её преданья

И более оружия не брать

Тогда придёт правленье королевской девы…)

За маленьким миром тюдоровского союза и за тюдоровским pax, персонифицированным в тюдоровской Деве, здесь открываются широкие европейские перспективы габсбургского союза и габсбургского pax, а за ними снова стоит величественная концепция Священной Римской империи, постоянно стремящейся к расширению своего влияния и объединению всего мира, Старого и Нового Света, под властью единого монарха и возвращённой справедливой девы нового золотого века Астреи.

Пророчество Ариосто о пришествии Карла V и Астреи сильно напоминает четвёртую эклогу, но с одним любопытным отличием. У Вергилия золотой век был временем, когда люди не путешествовали неустанно по свету, бороздя кораблями моря. А у Ариосто наступление эры путешествий и открытий предвещает начало нового золотого века вселенской империи. «Божья на то воля, – говорит пророчица, – быть тому пути скрыту … а явиться в пору, когда спрянет мир в одну державу…»[185]. Знаменитый герб Карла – две колонны со словами Plus oultre (Илл. 3а) – подчёркивал далёкое расширение в Новый Свет его священной империи, активизацию имперской идеи через морские открытия и путешествия. Колонны есть Геркулесовы столбы, граница античного мира, которую должна перейти империя Карла[186] (в этом, по-видимому, и заключается смысл слов Plus ultra или Plus oultre), включив в сферу своего влияния новые миры, о которых не знали древние.

Перенос на Елизавету морской части пророчества, относящегося к Карлу, скрыто подразумевается в английском переводе «Orlando furioso» Джона Харингтона. Пророчица в гипнотическом трансе видит появление новых мореплавателей и капитанов, которые найдут новые звёзды, новые небеса и поплывут вокруг света:

Yet I foresee, ere many ages passe,

New marriners and masters new shall rise,

That shall find out that erst so hidden was,

And shall discover where the passage lies

And all the men that went before surpasse,

To find new lands, new starres, new seas, new skies,

And passe about the earth as doth the Sunne,

To search what with Antipodes is done[187].

В примечании на полях к этому стиху, Харингтон упоминает кругосветное плавание Фрэнсиса Дрейка, перенося таким образом на сюжет королевы Елизаветы те морские странствия, которые пророчица Ариосто считает предзнаменованием явления новой вселенской империи. Перевод этой строфы был выполнен им очень вольно, с тем, чтобы подогнать её под подвиг Дрейка.

Таким образом, агрессивная и чисто националистическая на практике тема морских путешествий и заокеанской экспансии имела под собой для этих умов XVI столетия определённое воспоминание об империи в античном и религиозном смысле. Открытие новых миров поднимает проблему расширения концепции священной империи под единоначальным